Тревожное счастье

Петро подбежал к двери и закричал в коридор вслед посыльной:

— Скажи, что у меня урок! А урок никто не имеет права срывать! Сам господь бог! Нарком! Министр!

Хлопцы-переростки не просто шумели — выли от восторга.

Тогда Петро повернулся к ним:

— А вы что загрохотали, как колесница Трояна? Зубарев, повтори то, что я рассказал!

На задней парте поднялся парень на голову выше учителя, и стал совсем неплохо рассказывать о попытке одного из последних императоров возродить былую славу и величие Римской империи.

Шапетович видел, что Зубарев бесцеремонно заглядывает в учебник, который ему подсунули дружки, но молчал: школьник проделывал это умело и ловко — с одного взгляда улавливал суть. Кроме того, Петро уже знал из своего небогатого опыта, что иной раз по рассказу товарища ученики усваивают материал лучше, чем со слов преподавателя.

Вскоре увидел через окно: к школе ковыляет Копыл. Понял: зря он кипятился, с урока его все равно сорвут, как это уже не однажды бывало. И стало гадко на душе. Сказал ребятам:

— Видно, приехал начальник выше и бога, и министра. Вон уже Копыл ковыляет по мою душу. Почитайте сами. Костя! Головой отвечаешь за порядок в классе. Если Мария Антоновна пожалуется, что вы шумели, — пеняйте на себя.

Секретарь сельсовета, увидев Петра, укоризненно покачал головой: мол, как же это вы так неосторожно? И так же таинственно, как Надя, сообщил:

— Сам Булат. Будет уполномоченным на всю посевную.

Фамилия начальника райотдела МВД была Булатов. «Булат» — Петро услышал впервые, удивился и не мог понять, почему у старика такие испуганные глаза. Бывают же у них секретари райкома, однажды заглянул секретарь обкома. Заезжал нарком земледелия. Что ж его так испугал Булатов?

Петро знал этого человека. Знал? Точнее сказать, видел много раз. Капитан всегда сидел в президиумах пленумов, активов, на заседаниях бюро райкома и… всегда молчал — ни разу не выступил по вопросам, обсуждавшимся коммунистами района.

В кабинете Бобкова собрался уже почти весь актив: Панас Громыка, Саша Грошик — бригадир колхоза, заведующая избой-читальней Катя Примакова — активистка военного времени: пока мужчины воевали, она перебывала на всех должностях; Панас сменил ее на должности председателя колхоза.

Петро шел с намерением сказать уполномоченному, что срывать преподавателя с урока нельзя, что секретарь райкома Владимир Иванович Лялькевич никогда этого себе не позволяет. Но, войдя, смутился, даже вроде струсил. Разозлился на себя: откуда она, эта нелепая боязнь? Из армии, что ли, страх перед начальством? Да нет же! К своему командиру, Криворотько, хотя тот бывал подчас довольно крут, он, Петро, всегда входил не только смело, но даже с удовольствием: командир дивизиона был интересен ему в любых проявлениях своего характера — и добрый и злой, и задумчивый и насмешливый…

Петро сказал, обращаясь ко всем, как привык, входя в класс:

— Здравствуйте.

Бобков отрекомендовал:

— Секретарь наш, товарищ Шапетович.

— Знаю, — сказал Булатов. У него странный голос — тихий, тонкий, какой-то не то бабий, не то детский. Петро подумал: не потому ли этот человек не выступает публично? Голос никак не подходил к его внешности — высокий брюнет, с чистым, как у девушки, словно ни разу не тронутым бритвой, красивым холеным лицом.

Булатов сидел за столом председателя, застланным красной скатертью, так безжалостно испятнанной фиолетовыми чернилами, что красными на ней остались лишь свисающие края. Он и тут молчал, разглядывал присутствующих, казалось, безразлично, как бы скучая, но на деле, как приметил Петро, довольно пристально.

Говорил заведующий райфинотделом Рабинович — распекал Бобкова и Громыку за то, что колхозы не начали еще сева.

— Послушайте, у вас же пески. На вас же была надежда, а вы подводите весь район. Кто даст процент, если не вы?

— Завтра выйдем в поле, — пообещал Бобков.

— Рано. Земля холодная, — подал голос Громыка.

— Товарищ Громыка! Ты ее щупал? Холодная, горячая…

— Щупал. Копал. Мерзлота. Мой дед когда-то скидал штаны и садился на землю. Так проверял, можно ли сеять…

— Слушай, Громыка, тебе таки скинут штаны. Я не хочу тебя пугать, но я хорошо знаю, кому их скидывают. Смотри, — погрозил Рабинович пальцем.

— Абрам Наумович, не пугай бабу, как говорится… Ты сеял когда-нибудь? — с усмешечкой спросил председатель колхоза.

— Что ты меня спрашиваешь? Что ты меня спрашиваешь? На что ты намекаешь? Я, может, больше тебя сеял. А ты мне тут про дедовы штаны рассказываешь. Дедовскими методами действуешь, товарищ Громыка! Вот о чем подумай!

— Да сказал я, что завтра все выедут в поле. Выедем, Панас Остапович? — И Бобков, который ходил по кабинету и тер свою руку, лукаво подмигнул: обещай, мол, пускай отвяжется. Петро заметил, что Булатов поймал это подмигивание. Ожидал, что сейчас он вмешается в довольно уже шумный разговор, но неожиданно не только для него, а, наверное, для всех бабий голос спросил совсем о другом:

— Шапетович! Какой вы урок давали?

Все мигом умолкли.

— Истории, в седьмом.

— Что проходите?

— Трояна.

— Что?

— Римская империя при императоре Трояне.