Тревожные облака

А здесь острый, раздражающий запах масляной краски: четыре железные кровати, заправленные по-армейски, желтоватым, но свежим бельем: четыре одинаковые коричневые тумбочки, общая вешалка, на которой висит чья-то старая шинель, поношенное драповое пальто с оборванным карманом, кепка с замусоленным козырьком. Два окна закрыты до половины кургузыми полотняными занавесками, с которых давно не стряхивали пыль. Простой, грубый стол, тяжело стоявший на некрашеном полу в окружении четырех шершавых табуретов. «Недавно ремонтировали,- подумал Климов.- Даже гвозди из стен повыдергали…»

Климов занял крайнюю койку в правом углу у окна. В тумбочке оказалась пехотинская фуражка, начатый, флакон одеколона «Сирень», стираные портянки, гимнастерка с тремя значками отличника боевой подготовки и шесть неразрезанных паспортных фотографий, с которых на Климова смотрели шесть пар внимательных и грустных глаз. Нерусское лицо, похоже - татарин. Климов повесил фуражку на вешалку, гимнастерку и портянки сунул под тюфяк, флакон на подоконник.

Угол был завоеван, но комната не давалась ему, она оставалась чужой, неуютной, необжитой. Казалось, что всякий час сюда могут прийти незнакомые Климову люди,- те, что жили в ней раньше, или новые поселенцы, а он окажется лишним. Но сюда никто не приходил. Печь топили из коридора, и занимался этим радист Аполлинарий, живший бобылем за стеной. Только на следующее утро, после первой почти бессонной ночи в комнату без стука вошла Катя и застала Климова за утренней гимнастикой.

- Простите, пожалуйста,- опешила Катя. Но отступать было поздно: стремительная и порывистая Катя оказалась среди комнаты, прежде чем заметила Климова.- Я не знала, что вы здесь… Тут письма пришли ребятам.

- А-а-а,- неопределенно протянул Климов.- Здравствуйте.

Катя положила на стол два письма.

- Пишут! - Климов сочувственно вздохнул.

По этому поводу он мог бы рассказать несколько историй военного времени: человек погиб, а его письма все шли и шли… И в адрес погибшего тоже приходили письма. Все было, черт возьми, все уже, было!..

Катя чем-то напоминала ему жену. Та же нежная бледность широкого лица. Чуть вздернутый но‹с, высокая девичья грудь. Но у жены давно уснувшая душа и при этом какое-то смятение, истерические порывы, а здесь в каждом движении сквозили упорство, настойчивость, молодая энергия.

- Старые письма, ну да, ну да…- сказал Климов.- Вы в столовую?

Катя кивнула.

- Подождите меня, а? Я быстро, по-солдатски.- Он перехватил недоуменный взгляд девушки.- Мне надо поговорить с вами…

Морозный ветер обдал щеки Кати румянцем. Климов видел, как он разливается под тонкой кожей. Лицованная шубка, шерстяной платок, завязанный узлом на затылке, и подшитые валенки, стиснувшие икры так, что пришлось надрезать голенища, не делали полную фигуру Кати мешковатой.

Она шла рядом с Климовым размашистым шагом, чуть подавшись вперед корпусом.

- Я хотел бы, чтобы вы правильно поняли меня,- проговорил Климов, ожидая, что Катя повернется, встретится с ним взглядом.- Мне это принципиально важно. Люди не должны оставаться, ну, как бы это поточнее сказать… если хотите - врагами, недругами, когда к тому нет и не может быть идейных оснований. Вот вы обиделись на меня.- Он снисходительно улыбнулся.- Даже накричали… Помните, при Рапохине?

- Я за ребят обиделась,- сказала Катя, съехав на валенках с небольшого бугра.

Ей было немного совестно перед Климовым. В последние дни он много работал, и руководителям комбината часто приходилось прислушиваться к его дельным советам. Траулеры договаривались с Климовым о деталях поисковых маршрутов, об изменениях курса в связи со штормами, запрашивали работу ветров их района, передавали сводки, в которых были важны не только градусы и минуты, но и секунды, и Климов быстрее и лучше других разбирался в заполненных цифрами бланках. Днем он часто бывал в аппаратной, случалось, и ночью к нему отправлялся Аполлинарий или сам Рапохин. Климов мигом просыпался и умел как-то сразу соображать, прикидывать на карте, вычислять, выносить решение…

- Понимаю,- согласился Климов.- Быть может, кто-нибудь из тех, кто на катере, персонально дорог вам…

Катя остановилась, словно наткнулась на препятствие, метнула в Климова удивленный взгляд.

- Я ничего плохого не думаю,- поспешил он добавить.

- Что в этом может быть плохого? - опросила Катя с вызовом.- Если даже и так? Что это меняет?

- В том-то и дело, что ничего не меняет! - обрадованно воскликнул Климов.- О чем и спор мой с Рапохиным! Я считаю, что в таких чрезвычайных обстоятельствах нужно забыть о личном, как это говорил Маяковский,- наступить на горло собственной песне. Больше спокойствия, порядка больше…

- Что-то я вас не пойму,- простодушно призналась Катя.

Климов недоверчиво взглянул на девушку.