Тревожные облака

- А вы поймите! Пока не дадут команды прекратить поиски, будем искать. Настойчиво, не покладая рук, кому и как положено. Но за-чем митинговать, лихорадить комбинат? Все эти сводки у конторы, молнии с последними радиограммами? Рапохин через мою голову добился разрешения сходить в океан на «СРТ-668»… Не солидно, поймите, не солидно. Комбинат на его плечах, дела, а это что - судороги, красивый жест!.. А в результате? Антона! Теперь вот лежит, хворает. Вот и вы обиделись тогда, а на что? Служба обязывает меня знать, кто эти люди, можно ли им доверять в самой суровой крайности. Да! - Он увлекся и уже не давая себе труда наблюдать за Катей.- Огромная у нас страна, всё люди, люди, а людей знать надо.

- Людей надо любить! - сказала Катя, краснея.- Да, любить… тогда и узнать их легче…

- За слепое доверие мы жестоко платимся. Вы ведь комсомолка? Куда же вы?..

Они почти дошли до певучей - на пружине - двери столовой, но Катя вдруг повернула влево.

- Послушайте! Это же просто нехорошо…

Девушка замерла, втянув голову в плечи, потом повернулась к нему и неожиданно рассмеялась зло и насмешливо.

- И все-то вы знаете, товарищ Климов! Что хорошо, что плохо!.. И жить вам, наверно, скучно?

- Есть вещи, которые необходимо знать.

- А я вот не знаю, не знаю!-твердила Катя, не переставая смеяться.- Убейте-не знаю и знать не хочу… И никогда не буду знать, а то помру…

Даже в эту минуту Климов не мог не видеть, как хороша Катя: со смеющимся открытым ртом, с глазами, сверкающими из-под-упавших на лоб рыжеватых волос.

Климов вошел в столовую, резко хлопнув дверью. Он медленно жевал разогретое консервированное мясо с гарниром из сушеного картофеля, запивал толстые оладьи разведенным из брикетов какао и изредка поглядывав на дверь, которая то и дело запевала свою нехитрую песню. Входили люди, отряхивая валенки и потирая руки с мороза.

Катя не пришла.

Рапохин вернулся на рейд «Подгорного» с пылающим от температуры лицом и повязкой-вокруг шеи. Заболевая, он почему-то сердился на себя и делал попытки разом, одним усилием освободиться от хворости. Иногда его выносливому организму это удавалось, но на этот раз ангина уложила Рапохина в постель, и он устроился на диване, поддавшись болезни, как он полагал, только наполовину.

Декабрь на острове силен не морозами, а ветрами. Открой ветру щелочку - уж он разгуляется по дому, найдет нерадивого хозяина и в постели. Тогда хоть забирайся в спальный мешок и полеживай, как каюр, застигнутый в тундре пургой. На островах никто не полагался на милость океанских ветров. Едва наступала осень, нижние венцы стен или гофрированные листы железа приваливались дерном, а там, глядишь, приходил на помощь и снег, занося до крыш приземистые дома. В клети надежный запас угля. Жарко, щедро топятся курильские печи.

Прежде, до исчезновения катера, Катя как-то не задумывалась о Рапохине. Директор - и всё. Но по возвращении его на «СРТ-668» Катя очень хотела его повидать. Поисковые суда ходили стороной, не заглядывали на «Подгорный», и Кате ни разу не удалось поговорить с участниками поисков. А поговорить нужно было. Ей казалось, что после такого разговора она сможет решить для себя главный вопрос: живы они или нет?

Первое, что увидела Катя, войдя в комнату,- его настороженное лицо, с пытливым взглядом круглых светло-карих глаз. Казалось, он давно лежит, не сводя глаз с двери, наморщив от напряжения лоб. Но Катя сообразила: стукнула наружная дверь, и директор повернулся, ждал.

- Здравствуй. Что в клюве принесла? - Он взял у Кати радиограмму.

- Да-а,- протянул он.- Я на авиацию очень надеялся, а им, видишь, худо приходится. Все пуржит и пуржит. Летом непременно нашли бы.

- Плохо, Степан Степанович? - Катя сложила руки на груди, зажав в кулаках концы платка.

Рапохин не понял вопроса.

- А чего мне! Вылежу денек-другой - и делу конец…- Поморщившись, он проглотил слюну.- Ты о чем?

- Вам говорить трудно,- привычно зачастила Катя,- а я вот прилетела, думала, расскажете что-нибудь… Ну, как там, в океане?

- Холодно,- улыбнулся он,- но жить можно. Ты садись, посиди со мной, скоро фельдшер придет. Он меня лекарствами донимает, а теперь колоть еще задумал, Ты не уходи, он тебя постесняется, не станет колоть…

- Как же! - рассмеялась Катя.- Врачи никого не стесняются.

Она сняла платок, сбросила шубку с посекшейся подкладкой и стала шуровать в печке короткой кочергой.

Фельдшер долго не приходил. По служебным надобностям заглянул начальник мастерских, потом главный инженер, потом, отчаянно жестикулируя, приковыляла хромоножка-главбух и ушла с ворохом подписанных Рапохиным бумаг. Он присаживался к столу нижней сорочке, заправленной в галифе, и в носках, на которых Катя заметила большую, в пятак, дыру.

- Прямо-таки не знаю, с чего у меня горло разболелось,- сказал Рапохин.- Глаза заболели бы - другое. дело. Уж как я смотрел, как смотрел! Знаю, что смешно, кому надо, тот получше меня за горизонтом смотрит, а все хочется самому, все кажется: а вдруг мне удача? Сердце тоже ведь ищет, а? Не по-марксистски, что ли, получается?!