Тревожный звон славы

Пёстрая публика — военные чины, сановники, московские тузы — прогуливалась по залам. Он почти остолбенело остановился — так ослепила его красота Натали Гончаровой. Она шла рядом с матерью и улыбнулась ему, потом посмотрела на мать, как бы ожидая, что и та остановится. Но Наталья Ивановна посчитала это излишним и лишь ответила на почтительный поклон Пушкина.

Американец усиленно хлопотал в пользу Пушкина и в один из дней отправился к Гончаровым с торжественным поручением: сделать официальное предложение.

Вернулся он радостно-оживлённый, ухмыляющийся.

   — Ну, друг ты мой, — сказал он. — Ну, друг мой... — Нужно было как-то помучить приятеля.

Пушкин, который прежде метался по комнате, теперь напряжённо смотрел на него исподлобья.

   — Сказано: можешь надеяться, — продолжал граф Толстой. — Натали ещё очень молода, надо подумать... но можешь надеяться!

   — Велено надеяться? Так ты выразился? — На лице Пушкина явственно выразилось смятение. — Никита! — крикнул он. — Собираться! Мы завтра же едем!..

   — Да куда ты едешь, — возмутился Американец, — когда тебе велено надеяться?

   — Молчи! — Пушкин сел за письменный стол. Он писал торопясь, в какой-то лихорадке:

«На коленях, проливая слёзы благодарности, должен был бы я писать Вам теперь, после того как граф Толстой передал мне Ваш ответ: этот ответ — не отказ, Вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я всё ещё ропщу, если к чувству счастья примешиваются ещё печаль и горечь: мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного Вам жизнью. Если у Вас есть для меня какие-либо приказания, благоволите обратиться к графу Толстому, он передаст их мне.

Удостойте, милостивая государыня, принять дань моего глубокого уважения.

Пушкин.

   1 мая 1829 г.».

   — Передашь это, — сказал он Толстому-Американцу, даже не запечатывая письма. — Слышишь?

Американец пожал плечами.

...Наталья Ивановна, прочитав письмо, рассердилась не на шутку.

   — Кого привёл ты в мой дом, Фёдор? — воскликнула она с упрёком. — Сказано: надейся! А он ускакал.

Толстой-Американец стоял с бесстрастным выражением лица.

Натали, при которой происходил разговор, широко раскрыла глаза. Этот знаменитый человек, внезапно вторгнувшийся в её жизнь, — что сулит он ей? Мысленный взор рисовал курчавую голову и обросшее баками лицо уже немолодого для неё мужчины. Этот его внезапный отъезд — что он означает? Неожиданный отъезд показался ей романтичным, сердце её встревоженно билось.

LVI

Она увидела его вновь лишь через пять месяцев — в конце сентября.

Поспешно вошедшая горничная оторвала её от французского романа.

   — Приехали-с. Они-с! Александр Сергеевич Пушкин, — полушёпотом сказала Настя и не удивилась, увидев, что краска постепенно заливает лицо её барышни. — И вас непременно желают тотчас видеть... Как в сенях галоши сбросили, как в гостиную влетели... Ожидают.

   — Но как же... — взволнованно произнесла Натали. — Выйти без маменькиного разрешения?

   — Никак нельзя, — тотчас сообразила Настя. — Так и доложу.

Через минуту она вбежала снова. Теперь уже с чувством жалости наблюдала она, как её барышня бледнеет.

   — К самой Наталье Ивановне пожаловали... — Имя барыни и у неё самой вызвало выражение страха на лице.

   — Ты... что... послушай... — попросила Натали.

Настя то вбегала, то выбегала.

   — Не желают принимать... Отказали... Нет, приняли, но с постели, с высоких подушек встать не изволили... Недовольны-с... Бранят: почему, дескать, в такой ранний час и зачем, дескать, вообще уехали!..

   — Да, в самом деле зачем? — Но ей и внезапный отъезд, и неожиданный приезд всё же казались весьма романтическими.

И вот Настя передала приказание:

   — Вам и всем другим барышням тотчас в гостиную...

Она увидела человека, явно уставшего после долгой дороги, даже не успевшего приодеться. Значит, он торопился к ней?

Его шевелюра и баки за пять месяцев отросли.

Он заметно вздрогнул, увидев её. Неужто он забыл, какая она? Он смотрел неотрывно — это смущало, это было не совсем прилично.

   — Прошу к столу, к чаю, — скомандовала Наталья Ивановна.

И три дочери, безмолвно повинуясь матери, сели за чайный круглый стол.

   — Хорошо ли попутешествовали? — спросила хозяйка, кажется, не без колкого сарказма.

Но он упорно смотрел на застенчивую, чудесную красавицу. Он хотел, но не мог забыть её.

Он принялся рассказывать о всякой всячине во время длительного путешествия в Арзерум, о войне, о Кавказе, о диких народах и опасностях горных дорог.

   — Несчастный Грибоедов зарезан, — сказала Наталья Ивановна. — Я хорошо знаю его мать — она безутешна.

Да, по дороге он встретил грубую арбу, на которой запросто везли тело необыкновенного человека. Предчувствия Грибоедова были, увы, не напрасны!

   — И вы могли бы погибнуть, — робко сказала Натали.

С ней конечно же нужно было говорить не серьёзно, а шутливо-ребячески.

   — Могут ли погибнуть двое Александров Сергеевичей! Подумайте!