Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Макария

Теперь давайте рассмотрим некоторые простые моменты, без которых ни Святой Дух, ни дух игумена, ни жизнь брата, сообразующаяся с жизнью игумена, не могут сформировать личность монаха. Эти моменты охватываются понятием братского единства, но их нужно упомянуть особо.

Первое — наша радость пред Господом. Радость выражает нашу благодарность Богу, ведь какой человек может сказать, что Бог не взирает на него непрестанно, не изливает на него поток Своих даров? Итак, если я не радуюсь, значит, я неблагодарен Богу. Радость — это утучнение, удобрение земли, чтобы семя могло пустить корни и прорасти. В противном случае земля не даст ничего, кроме терний. Нашу радость разрушают наше мудрование, мечтание, вмешательство в чужие дела, нарушение отношений с игуменом. Радость губят также наши страсти. Но можно быть и страстным, однако возложить свои страсти на Бога. Тогда скорбь совсем уходит, остается только надежда. Как правило, радости приходит конец, когда в нашу жизнь вторгается «я».

Отсутствие радости — это нечто ненормальное для человека, добровольная замкнутость в себе; и чего бы ни пожелал такой человек, он этого не достигнет. Ему нужно сперва хорошенько посмотреть на себя, чтобы увидеть, что же происходит и почему он безрадостен. Затем пусть он стремится обрести радость, и, наконец, место радости займет мир Божий. Таким образом человек может сохранить свою связь с Богом и с игуменом и начать жить истинной жизнью. Я добр, верен, совершен, свят? Я учитель? Если я не радуюсь — я ничто. Я заслуживаю, чтобы мне сказали: «Врач, исцели самого себя, а затем предайся Богу». Бог не может войти в безрадостное сердце, не может найти точку соприкосновения с ним, потому что Бог — это мир, полнота радости. Соединиться может только подобное с подобным, поэтому Бог может соединиться только с радостной душой. С монахом, который не радуется, игумен не может сделать абсолютно ничего, его руки полностью связаны. Кто считает, что он близок к тому, чтобы достичь в меру исполнения заповедей Христовых, но при этом не радостен, может из этого понять, что он в совершенной прелести. Радость — это критерий, мерило.

Радость есть нечто внешнее, но, в то же время, и внутреннее. В любом случае она — необходимое условие духовной жизни, потому что отсутствие радости заставляет человека истолковывать вещи превратно и искажать их. Если добавить в чистую воду одну каплю азотной кислоты, вещество немедленно изменится, точно так же и одна капля огорчения, печали, скорби всецело изменяет атмосферу вокруг человека, изгоняет из нее Бога.

Радость должна присутствовать и во всем братстве: это необходимая составляющая как личной жизни человека, так и жизни обители. Я не могу быть радостным, если вокруг меня никто не расположен к радости, нет радостной атмосферы; но если у братства и есть этот радостный дух, а я не способен его принять, пользы мне от него не будет. Только когда я разделяю радость братства, я могу сказать, что храню общение с игуменом, и тогда могу впитать Бога, потому что Бог — это жизнь, которая существует внутри человека, и одновременно та жизнь, которая передается через человека.

Брат, взирающий на игумена как на орудие своего обожения или как на образ, через который Бог передает монаху Себя Самого, может принять Бога в такой мере, в какой игумен и не ожидал. Без сомнения, игумен не может уподобиться некоей трубе, по которой Бог только проходит и передается. Бог пронизывает сущность игумена, его дух, душу, сердце, легкие, здоровые они или нет. Неким образом послушник воспринимает, если так можно выразиться, все существо игумена. Кроме того, чтобы брат мог ожидать, что воспримет Бога через игумена, ему нужно второе качество — духовное трезвение.

Трезвение — это скачок из теперешней лживой, обманчивой, мирской жизни к жизни истинной. Без трезвения монах, на что бы он ни решался, обманывает самого себя. Трезвение — главным образом ума, но также и сердца — возвышает человека над прахом. Тот, кто идет по грязной грунтовой дороге, оказывается весь в грязи, пачкается в глине, тогда как всадник грязи не касается, он остается чистым. То же происходит и с тем, кто имеет трезвение: он находится высоко, его ноги не касаются земли.

Трезвение — это беспопечительность по отношению ко всему. Меня не интересует то или это, меня не интересует, когда уедет один, почему вчера жаловался другой, почему не улыбался третий… Нужно ни о чем не беспокоиться, ничем не интересоваться, быть совершенно нелюбопытным. Один маленький интерес к чему-то постороннему тут же, немедленно делает меня плотским человеком, ступающим по грязи. Любопытства не должно быть не только в мыслях, но и на деле, на практике. Ты видишь, например, как в монастырь входят два посетителя и думаешь: «Интересно, кто это пришел?» К чему тебе это знать? Ты что, привратник? И одного этого помысла достаточно для того, чтобы вернуть тебя к обыденной жизни, бросить на землю. И еще ничего, если ты окажешься на асфальтовой дороге. Но если эта дорога грунтовая, то ты и в грязи вываляешься, и голову себе расшибешь.