Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год

А еще я не ожидала, что придет парень, которого я встретила в Далласе. Линдси и я провели вместе около двух недель – длинные письма, долгие разговоры по телефону, – и я пыталась понять, насколько все серьезно. Мне он нравится, но нравится ли он мне достаточно сильно? Он удивил меня тем вечером: ему пришлось ехать три часа, чтобы посмотреть на мое выступление в Остине – широкий жест, который заставил меня нервничать и чувствовать себя идиоткой. Я была тронута тем, что он захотел приехать, но опасалась, что не смогу соответствовать этому энтузиазму, не смогу смотреть на него таким же восхищенным взглядом. И из-за всех этих нервов мне нужно было выпить. Много.

К тому моменту, когда началось шоу, я спотыкаясь шла через покрытое травой поле, останавливала идущих мимо людей. «Видели моего нового парня?» – спрашивала я, держа в одной руке стакан с выпивкой, а в другой – его ладонь. – «Он ми-и-и-илый».

Вскоре я добралась до сцены, и люди начали задавать свои вопросы. Но единственное, что я помню, – это как рассказываю чертовски бессвязную историю про Винни-Пуха.

Когда я проснулась следующим утром, то почувствовала себя полностью раздавленной. Два года я шла по пути эволюции – и вот я здесь, в начальной точке маршрута. Линдси и я шли в кафе, когда какой-то парень окликнул меня. «Эй ты, та самая пьяная девчонка! – сказал он, и мой желудок рухнул куда-то вниз. – Ты была уморительной!»

Я слышала истории про пилотов, которые управляли самолетами при затмении, или людьми, управлявшимися со сложным оборудованием. И так или иначе я прошла этот этап, когда стояла на сцене: открыла свое подсознание, и оттуда выпало веселье.

Я повернулась к своему парню, чтобы узнать его мнение. Он буквально светился. «Теперь ты знаменитость», – сказал он и сжал мою ладонь.

Я переехала в Даллас, чтобы жить с Линдси, и стала музыкальным критиком в Dallas Observer. Хорошие были деньки! Владельцы клубов не выписывали мне счета, владельцы музыкальных лейблов покупали мне выпивку. Я едва годилась для работы, с трудом вела половину бесед, но алкоголь смягчал мои ошибки. И мой бойфренд поступал точно так же. Линдси был малоизвестным музыкантом, который проводил вечера, играя миксы песен, и дни, занимаясь базами данных. Мой успех на шоу был билетом в мир, который раньше он мог видеть только со среднего ряда зрительного зала. «Я чувствую себя президентской женой», – сказал он однажды ночью, после того, как мы весь вечер пили с музыкантами. Мне даже не пришло в голову, что это может быть плохим знаком.

Мои истории наращивали свои обороты. Я начала писать иначе – словно писал кто-то похожий на меня, но пьяный, в беспорядочно-комичном ключе. Я отпускала шутки об альбомах начинающих групп, которые они присылали к нам в редакцию. Но люди говорили, что я была необузданной. Возможно, им нравилось постоянное напоминание о том, что все мы сломаны, что за каждой улыбкой скрывается трагедия. Я начала писать для литературного онлайн-журнала под названием The Morning News. В этом отдаленном уголке Интернета я могла притвориться кем угодно. Никто не видел меня, и я смогла писать истории, в которых было очень много от меня настоящей.

Но люди видели. Редактор New York Times внезапно написал мне письмо. Она спрашивала, не хочу ли я писать для них время от времени. Они ищут авторов с сильным голосом.

Линдси и я были отличной парой. Он готовил тщательно продуманные ужины – сувлаки[58] из ягненка, тайский суп с лемонграссом, а я в это время болтала ногами, сидя на кухонном столе, и потягивала вино из пузатого бокала, похожего на аквариум. Ему нравилось заботиться обо мне, хотя мы оба не любили заботиться о самих себе. Наши жизни были, словно в песне Wilco: «The ashtray says you were up all night (Пепельница говорит, что ты не спал всю ночь)». Наши жизни были, словно в песне Old 97’s: «Will you sober up and let me down? (Ты протрезвеешь и отпустишь меня?)». Это были песни, которые мы слушали все время, пока курили одну сигарету за другой, песни, уверяющие нас в том, что постоянно пить, страдать и маяться от похмелья – правильно и нормально.

По субботам мы лечились жирным мексиканским завтраком. Яйца, сыр, чоризо. Иногда мы громко сомневались вслух, все ли мы делаем правильно. Разве мы уже не должны были достичь чего-то по-настоящему значимого? Нам было по 29 лет, тот самый возраст, в котором у моей матери уже была я. Линдси рассказывал о своем отце, который переехал из Австралии и начал собственное дело. А что сделали мы?

Но потом мы просто шли в бар и повторяли то, что делали накануне ночью. Бармен наливал мне порцию Harp Lager[59], как только я появлялась в дверях. Я успешная.