Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год

Сначала говорила она, потом я, а затем мы через какое-то время начинали слышать звук наших собственных голосов.

Обжорство

Однажды днем я почувствовала непреодолимое желание заехать в ресторан быстрого питания Jack in the Box. Нравилась ли мне такая еда? Не особенно. Желание было таким, что не успела я оглянуться, как моя машина подъехала к будке, где я заказала свой углеводный взрыв.

Пока я терзала себя мыслью о том, что совершаю что-то неправильное, ни один человек не собирался меня остановить. Скучающий подросток в наушниках не спросил: «Вы уверены в своем решении?» Женщина, которая приняла мою кредитную карту, не повела бровью, потому что она видела ситуации и похуже.

Совсем мало препятствий отделяло меня от моего глупого порыва и момента, когда я в гостиной облизывала пальцы, измазанные кетчупом.

– Я только что съела огромный чизбургер, – сказала я своей подруге Мэри. Она жила за углом и большую часть своей жизни была чемпионкой по перееданию.

– Дорогая, надеюсь, ты не забыла про картошечку? – спросила она.

– Поверить не могу, что ты вообще об этом спрашиваешь!

– Прости, милая. Конечно, не забыла.

Когда внутри вас живет зависимость, она дает множество побегов. В первый год после того, как я бросила пить, я отказывалась волноваться из-за еды.

Я делала все возможное, чтобы забыть об алкоголе, что привело к типичной смене зависимости: выпивку можно заменить курением, печеньем с двойной начинкой, шоколадной пастой или печеньем с двойной начинкой и шоколадной пастой.

Полтора года без алкоголя давали мне повод гордиться собой. Однако полтора года поедания всего, что оказывалось на моем пути, заставляло меня стыдиться и чувствовать себя побежденной.

«Думаю, мне следует сесть на диету», – сказала я Мэри. Эти слова уже вылетели из моего рта, и теперь я не могла взять их обратно. Диета: токсичное слово, скрывающее телесную дисморфию[82]. Диета: у тебя ничего не выйдет.

В старые времена героиня в поисках счастья худела и встречала своего принца. Но сегодня нас убеждают в том, что героиня в поисках счастья должна оставить мысли о принце, забыть о диетах и принять себя такой, какая она есть. Нужно перестать меняться, чтобы угодить миру, и найти счастье внутри себя. Отличный посыл, особенно актуальный в то время, когда женщины со всех сторон окружены индустрией красоты.

Моя проблема заключалась вовсе не в том, что я не могла принять себя. Скорее, наоборот. Я пила, сколько хотела, и принимала ночи, которые выпадали из моей памяти. Я ела, что хотела, и принимала тело, в котором я никогда не хотела бы жить при других обстоятельствах. Сидя на линолеуме в окружении пустой фольги, в которую была завернута моя еда, я подумала, могу ли я чуть меньше принимать все это. Проще говоря, принятие – это только одна часть уравнения. Вторая же заключалась в том, чтобы определить, что неприемлемо, и изменить это.

Не знаю, в какой момент я перестала ухаживать за собой. Когда мы были в колледже, Анна заставляла меня есть овощи, как это делала мама в моем детстве. Они обе любили здоровую пищу и видели красоту в дарах природы, в то время как я была гедонистом, которому не нравилась брокколи. У меня были пищевые предпочтения мальчика-студента или упрямого ребенка. «Нет» овощам, но «да» соусу. Я описывала пищу, которая мне нравилась, как «ничего полезного».

Мой брат такой же упрямый, что говорит либо о нашей генетической предрасположенности к огромным чизбургерам, либо отголоскам из нашего детства, когда мы поднимали восстания против бобовых ростков и ячменя. Дети часто начинают безмерно увлекаться тем, на что их родители накладывают ограничения: телевизором, сладким, сексом. Я стала взрослой женщиной, которой нравилось забрасывать себе в утробу мясные полуфабрикаты. «В следующий раз, когда ты будешь есть бургер, я хочу, чтобы ты по-настоящему задумалась о нем», – сказала мне однажды подруга. Я так и сделала. Я подумала: «Он просто великолепен!»

Будучи девушкой, я ощущала давление культуры 80-х годов, ознаменованной диетами. После 12 лет еда перестала быть для меня средством насыщения и превратилась в вину, грех, награду, наказание, развлечение и любовь. Когда я вталкивала в рот пищу, у меня внутри разгоралось желание борьбы, но я не понимала, против кого я борюсь. Своей матери? Рекламной индустрии? Джейн Фонды? (Бедная Джейн Фонда[83]. Она всего лишь хотела помочь.) Кого бы я ни хотела наказать таким пищевым поведением, единственным человеком, от него пострадавшим, оказалась я сама.