Три Анны

Словно по команде Аглаиного ножа, стряпухи разом заговорили, нарочито громко обращаясь друг к другу, принялись обсуждать общеквартирные новости, не удостаивая Аню вниманием.

– Это наш столик, – под негодующим взглядом черноволосой Софы Костя подвёл Аню к небольшому столику со стопкой тарелок и двумя медными кастрюльками – большой и маленькой.

– Не стесняйся, девушка, – раздался от стены спокойный голос, и Аня встретилась глазами с приветливым взглядом женщины средних лет. Она была крепкая, круглолицая и полногубая.

– Прачка я, – сказала соседка, – Марья Голубева. Можешь звать меня тётя Маша.

– Спасибо.

Это оказались последние слова, произнесённые ею в этот день. Вернувшись в свою комнату, Константин махом выпил стакан водки, сказал ей: «Извини», и завалился спать на пол, бросив под себя потёртое зимнее пальто с цигейковым воротником.

* * *

Почти всю ночь Аня просидела в кресле у окна. Убедившись, что Константин Саянов заснул, она положила ноги на подоконник и, найдя такую позу весьма удобной, принялась обдумывать создавшееся положение. Спать не хотелось. Ей вспоминалась первая ночь в доме на порогах и наивные слова, которые она прошептала перед сном: «На новом месте приснись жених невесте».

Теперь уже не приснится – нет надобности. Вон он спит на полу, уютно положа под щёку сложенные лодочкой ладони. Даже не слышно, как сопит. Ей стало жалко Константина. Натворил сгоряча глупостей, взял в жёны первую встречную, а теперь придётся расхлёбывать. Нелепо всё получилось. Смешно и нелепо. В душу снова стало медленно вползать раскаяние о содеянном, но ночь за окном стояла такая прозрачная, такая нежная и свежая, что без следа растворяла в себе тяжкие мысли.

Прямо под окном, на другой стороне улицы, раскинул ветви небольшой яблоневый садик, с которого ещё не совсем облетели розовые цветы. Сразу за ним сквозь кружево трамвайных проводов мерцал лазоревый купол необыкновенно красивой церкви готического стиля. В окружении тёмных домов изысканный храм казался Ане дивным замком из Чертогов Господних. Даруя ей утешение, он примирял её с жизнью, напоминая слова из Святого Писания: Предай Господу дела твои, и предприятия твои совершатся[4].

«Может, и правда, что ни делается – всё к лучшему?» – подумала Аня, глядя на портрет Лидии Саяновой. Она нащупала во внутреннем кармане другой портрет, с которым не расставалась ни на минуту, отколола большую булавку, подаренную ей мальчиком Костей, и, достав картонку с портретом Анны, поднесла её к глазам. Девушка на портрете улыбалась с еле заметной грустинкой в уголках губ.

«Милая Анна, встретимся ли мы? – мысленно сказала ей Аня. – Будь уверена, я никогда не забуду, что должна передать тебе это послание».

Когда на улице появились первые пешеходы, а прямо под окнами прогрохотал ранний трамвай, Аня, не раздеваясь, притулилась на диванчике и забылась коротким тревожным сном. Разбудил её крик ребёнка за стеной. Не сразу поняв, где находится, Аня мигом соскочила с диванчика, но Константина в комнате уже не было. На столе лежали двадцать рублей и записка, написанная крупными печатными буквами, как для первоклассницы:

УШЁЛ НА РАБОТУ. ДЕНЬГИ ТЕБЕ.

Высунув голову в коридор, Аня сразу же отпрянула: в туалет тянулась длинная очередь, в ванну другая, а в кухонной раковине соседка мыла обкаканного с ног до головы пузатого малыша, оравшего во всё горло.

«Первый день моей замужней жизни, – сказала себе Аня. – Я запомню его навсегда».

День действительно выдался боевой в буквальном смысле этого слова: на кухне подрались две соседки. Одна из них была уже знакомая Ане Аглая, а другая – волоокая пышная дама с чёрными усиками над верхней губой.

Неожиданная драка вспыхнула из-за уборки в общем коридоре.

– Твой муж натоптал, ты и убирай, – на всю квартиру верещала Аглая, тыча соседке в ноги швабру с намотанной тряпкой.

– Твоя очередь, – парировала дама. – Когда был мой черёд, я за тобой без слова мела! Всем известно, что ты больше всех грязи носишь! Вспомни, как ты в коридоре яйцо разбила.

– Я разбила, а твоя кошка его слизала, – задохнулась от возмущения Аглая. – И ты мне его стоимость не возместила!

– С чего мне возмещать, если ты его разбила!

– Я не для твоей кошки разбила! Я, может, сама бы его съела!

Когда женщины принялись толкать друг друга грудью и цеплять за волосы, Аня без слова вынула швабру из Аглаиных рук и вымыла коридор.

– Что ты делаешь? Не смей! Кто ты здесь такая? Тебя ещё не прописали! – возмутилась Аглая, тяжело дыша от ярости. А пышногрудая соседка молча покрутила пальцем у виска и понимающе переглянулась с недавней противницей.