Три Анны

– Теперь ты Саянова, – сказал ей Константин, кладя на стол документы, и чуть виновато заглянул ей в лицо: – Извини, что без тебя в ЗАГС сходил.

Она жила в Костиной комнате уже вторую неделю, но они никак не могли найти общий язык. Каждое утро муж уходил на работу, задерживался допоздна, а приходя под вечер, наскоро глотал то, что она приготовила, вежливо благодарил и сразу ложился спать на пол.

Единственным улучшением в комнате было то, что брошенное вместо матраса пальтишко Константина сменилось потёртым байковым одеялом.

Каждый вечер вдвоём казался Ане бесконечным. Ни он, ни она не знали, как завязать разговор, и не понимали, что у них, таких разных, может найтись общего. Каждый жил своей жизнью, наполненной своим, отдельным смыслом. У Константина была любимая работа, неизвестные ей друзья и недруги. А у неё не было ничего, кроме этой комнатки, мужа, мало обращавшего на неё внимания, и бесконечных очередей на бирже труда.

– Аня, – голос Константина звучал просительно. – Не знаю, как ты к этому отнесёшься, но в выходной к нам придут несколько моих друзей и подруг отпраздновать нашу свадьбу. – Говоря «подруг» он чуть замедлил речь, но Аня уловила его беспокойство и поняла, что среди подруг, видимо, окажется та, у которой есть особый интерес взглянуть на новоявленную гражданку Саянову. – И ещё одно, – Константин посмотрел на Аню и улыбнулся, совсем как его мама на фотографии. – Купи себе красивое платье.

Больше они не разговаривали, но Аня почувствовала, как толстый лёд, коркой покрывавший их отношения, чуть подтаял, даря надежду на понимание и, может быть, если не любовь, то хотя бы взаимное уважение. Тем более что ожидался их первый в жизни совместный праздник, и именно она, хозяйка, должна не ударить лицом в грязь.

С праздничным столом Аня разобралась в два счёта. Хотя готовить она не особо любила, но умела неплохо, как делала всё, за что бралась, да и нынешние гости, вероятнее всего, неизбалованные изобилием продуктов, будут рады любой мало-мальски вкусной еде.

Но мысль о платье ставила Аню в тупик. С нарядами в стране было туго. Бог знает, какими неведомыми путями людям удавалось доставать одежду, которая на новый лад называлась одним неудобоваримым словом «мануфактура».

Соседка Пугачёва, жена комсомольского работника, хвасталась на кухне, что её мужу, как делегату партсъезда, выдали талон на шерстяные брюки, а когда Софа Огольцова демонстративно принялась натирать зубным порошком белоснежные парусиновые туфли, все коммунальные дамы ахнули от зависти.

Нежданная помощь пришла от тёти Маши Голубевой.

– Знаешь что, девка, надо бы тебе приодеться, – сказала она Ане, когда та развесила сушиться на ночь свою единственную юбку. – Пожалуй, переговорю я с одной советской барынькой, у которой стираю бельишко. Муж у неё в наркомате работает, вот она и наряжается через спецраспределитель, а старое по знакомым распродаёт. Жадновата она, правда, втридорога ломит, ну да Бог ей судья.

Тётя Маша осуждающе сжала полные губы, но слово своё сдержала и, благодаря барынькиной жадности, у Ани появилось чудное синее платье в мелкий белый горошек. Платье сидело как влитое, а крошечный белый воротничок очень шёл к Аниному лицу.

Мужу она платьем не хвасталась, решив сделать ему сюрприз. Но Екатерине Васильевне показала. Сначала бывшая балерина одобрительно улыбнулась, но секундой позже, сцепила у груди тонкие ручки и охнула:

– Милая Аня, разве так можно? Как тебе не стыдно?

– А что такое? – переполошилась Аня, теряясь в догадках, самой худшей из которых ей виделась дырка на обновке.

Но, к счастью, платье оказалось цело, а Екатерина Васильевна намекала совсем на другое – предметом её негодования служили Анины брови.

– Приличные девушки такие брови сейчас не носят, – безапелляционно заявила старушка и чуть не силком усадила Аню на стул у окна. – Закройте, душечка, глазки.

Решив не перечить старшим, Аня покорно закрыла глаза и тут же ощутила резкую боль.

– Ой, Екатерина Васильевна, что вы делаете?

– Как что? Щиплю вам брови.

– Щиплите?

– А как иначе? – старушка показала растерянной Ане блестящий пинцетик и важно изрекла: – Красота требует жертв. Но вы, Анечка, не беспокойтесь, я сделаю вам бровки формы «стрела Амура».

Она снова занесла над Аниной головой орудие пыток, но Аня решительно закрыла лицо руками:

– Екатерина Васильевна, я вам очень благодарна, но никаких стрел Амура. Обойдусь тем, что есть.

– Ну вот, – надулась соседка, – я так и знала, что современные барышни не желают быть изящными и соблюдать политес.

– А как же Софа? – поинтересовалась Аня.

Екатерина Васильевна презрительно фыркнула:

– О чём вы говорите? Софа вульгарна, как шансонетка из портового кабаре. Её брови – не стрела Амура, нет! Обратите внимание, они подбриты в наихудшей манере дешёвых модисток. Нам, кордебалету Мариинского театра, запрещалась даже смотреть в сторону подобных девиц, а подражать их облику считалось скандалом!

Отступя на шаг от кресла, Екатерина Васильевна оценила Анины волосы и продолжила: – Анечка, милая, позвольте, я хотя бы сделаю вам причёску?