Три Анны

Но Лиля не унималась. Поскольку Аня предпочитала отмалчиваться, Лиля переключила внимание гостей на себя. Она пела, декламировала стихи, изображала в лицах начальство своей конторы, нет-нет, да и бросая на Константина выразительные взгляды, явно говорившие: смотри, мол, какой бриллиант ты поменял на тусклое бутылочное стёклышко. Аня понимала, что весь этот спектакль разыгрывается для одного зрителя. Не сказать, чтобы её особенно занимали уколы соперницы, но, когда Лиля завела разговор о литературе с явным намерением её унизить, не выдержала.

– Скажите, Аня, – наивным тоном спросила Лиля, глядя в сторону Кости, – как вы относитесь к поэзии Шекспира? Лично я обожаю, обожаю Шекспира, но не кажется ли вам, что двадцать пятый сонет устарел для двадцатого века? Я не понимаю, как можно рассуждать так узко. Современная женщина не должна замыкаться в семье. Она обязана стремиться к прогрессу и знаниям и понимать, что счастье в стране победившего социализма не только любовь, но и борьба.

Вздёрнув вверх подбородок, Лиля продекламировала:

«Кто под звездой счастливою рождён,
Гордится славой, титулом и властью

.А я судьбой скромнее награждён,
И для меня любовь – источник счастья».

Ожидая ответа, Лиля призвала собравшихся к тишине и с интересом уставилась на Аню, заранее предчувствуя триумф.

По загоревшимся щекам Константина Аня поняла, что ему неловко за жену и он уже подался вперёд, собираясь остудить Лилин пыл, но девушка решила положить конец своему молчанию. Тем более что могла часами зачитываться сонетами Шекспира. Когда-то это было первое, что она осилила на английском языке.

Немного подумав, Аня покрутила в пальцах чайную ложечку и мягко ответила:

– Нет, я не считаю, что Шекспир устарел. Он бессмертен. Но, видите ли, Лиля, Шекспира лучше читать в подлиннике. Все переводы, которые я знаю, очень несовершенны.

Послушайте, как выверена каждая строка:

«Let those who are in favour with their stars
Of public honour and proud titles boast,
Whilst I, whom fortune of such triumph bars,
Unlook’d for joy in that I honour most»

.

Если бы к ним в окно сейчас влетел крылатый крокодил и запорхал над столом, гости не были бы больше изумлены: Лилино лицо приобрело свекольный оттенок, а хорошенький ротик непроизвольно приоткрылся, делая её похожей на рыдающего младенца с плаката «Материнское молоко – залог здоровья ребёнка».

Остальные приглашённые бурно зааплодировали. Но самой большой наградой были сияющие глаза Кости. Он смотрел на неё так, словно видел в первый раз и не мог насмотреться.

– Горько! Горько! – вдруг догадался выкрикнуть Евгений.

– Горько! Горько! – хором подхватили Олег, Юрий и Оля.

– Горько, – сказал Ане Константин и притянул её к себе.

Их первый поцелуй так затянулся, что гости начали спешно прощаться, а из Аниных глаз брызнули слёзы, и она почувствовала, как её сердце расплавилось в груди, превратившись в пылающий комочек огня.

– А теперь ты должна мне всё рассказать, – шепнул Ане Костя, когда они сидели, затиснувшись вдвоём в кресло у окна.

Вместо ответа она расстегнула карман юбки и на ладони протянула ему большую английскую булавку. Он непонимающе посмотрел на её руку, переведя взгляд на лицо:

– Что это?

Аня засмеялась:

– Не помнишь? Ты дал мне булавку в Олунце, когда я разорвала юбку, разгружая вагон Агитпропа.

– Да, я был в Олунце… Ещё с мамой, – он задумался, покусывая нижнюю губу.

Аня помогла:

– Ты помнишь негра и девочку, которые поехали с вами на станцию?

Костя обрадовался:

– Да. Негра помню… Точно! И девочку помню. Смутно. Так это была ты? И все эти годы ты хранила мою булавку?

Аня читала на лице мужа такое удивление, смешанное с восхищением, что едва сдержалась от смеха. Осторожно, словно хрустальный цветок, он взял булавку двумя пальцами, пристально рассмотрел и после недолгой паузы изрёк:

– В таком случае я был просто обязан на тебе жениться.

* * *

Володя, или по-петербургски Воля, родился в тридцать седьмом, когда Аня уже работала учителем математики в школе для малограмотных рабочих.

Тремя годами раньше у них с Костей появились две девочки-близняшки, Катя и Лена. Но дочки не прожили и месяца, умерев в один день от страшной инфекции под названием «золотистый стафилококк».

Первые дни после похорон ошалевшая от горя Аня безумно металась по квартире без сна и отдыха. Мир казался молодой женщине пустым и бессмысленным творением, в котором ей нет места.

Но однажды вечером Константин схватил её за талию, обнял и сказал:

– Я знаю, что нам следует сделать! Нам надо обвенчаться.

– Обвенчаться? Ну, конечно!

Припав на грудь мужа, Аня как-то сразу обмякла, затихла и её неизбывное горе понемногу стало слабеть.

Венчались Саяновы в небольшой церквушке на Красненьком кладбище, выбрав для этого один из выходных дней поздней осени.