Три Анны

Много позже, перед самой смертью, мама призналась мне, что главным в её решении был не страх нищеты, а осознание опасности Кумачёва. Она поняла, что он человек мстительный и если мама откажется от него, то способен сделать нашу жизнь невыносимой. Так мы жили втроём почти десять лет.

Я вырос, поступил в институт. Когда я перешёл на третий курс, мама умерла от воспаления лёгких, простудившись на новогоднем концерте в лёгком платье. Кумачёв женился на Ираиде, ну а дальше ты всё знаешь, – закончил свой рассказ Константин и поцеловал Аню в заплаканные глаза.

Образ Кумачёва, нарисованный мужем, не вызывал у Ани симпатии, поэтому трудно было сказать, что ей было слишком жалко арестованного или она болела душой за несчастную Ираиду, мечущуюся по городу в поисках помощи, но гнетущее чувство опасности не оставляло.

В продымленном заводскими трубами ленинградском воздухе носилось нечто тревожное, такое, что заставляло людей забывать о недавнем улучшении жизни и насторожённо следить за последними новостями. Шла война в Испании, в Германии начали шевелиться фашисты, а советские газеты почти ежедневно сообщали гражданам о раскрытых заговорах внутри страны. Имена заговорщиков звучали совершенно невероятно.

– Прошли те времена, когда могли арестовать невиновного, – убеждали себя жители, в ужасе узнавая по радио, как известные на всю страну люди объявлялись японскими шпионами, подосланными убийцами или троцкистами.

Ещё несколько лет назад Лев Давыдович Троцкий считался ближайшим соратником Ленина-Сталина. И вот на тебе…

Определение троцкизму дал сам Иосиф Виссарионович на пленуме ВКП(б).

«…современный троцкизм уже не политическое течение в рабочем классе, а беспринципная и безыдейная банда вредителей, диверсантов, разведчиков, шпионов, убийц, банда заклятых врагов рабочего класса, действующих по найму у разведывательных органов иностранных государств».

Запуганным людям порой казалось, что враги таятся за каждым углом, а особо впечатлительные граждане активно включились в охоту за вредителями, искренне считая, что они спасают Отечество от вражеских происков.

– Вредители на хлебокомбинате недопекают хлеб, чтобы у пролетариев сделалось несварение желудка, – взахлёб сообщила Ане румяная раздатчица на молочной кухне, куда она ходила получать кефир для Волика.

– Хлеб – ерунда, – перебила её многодетная мать, с которой они успевали на раздачу в одно и то же время. – Мне рассказала знакомая, что медсестра на заводе «Красная Бавария» делала работницам уколы погнутыми иголками. Не иначе готовила диверсию. Хорошо, рабочком вовремя разоблачил вредительницу.

– Как страшно жить, – подвела итог тощая регистраторша, цепко оглядев пришедших на кухню мамочек, – растишь ребёночка, растишь, а его какая-нибудь шпионка раз, и всё.

Что такое «раз и всё», регистраторша не уточнила, но от её слов в крошечном помещении вдруг установилась зловещая тишина.

Хотя на досужие разговоры, Аня особого внимания не обращала, они показывали накал в обществе, заставляя обдумывать каждое своё слово, сказанное при посторонних.

В школе для малограмотных рабочих, где Аня преподавала математику, атмосфера была чуть спокойнее. Коллеги подобрались как на подбор: люди умные, интеллигентные и, как заметила Аня, не склонные к излишней панике.

Директриса, Нина Архиповна Дымова, в прошлом работала в женской гимназии и взглядов придерживалась либеральных, хотя и высказывала их осторожно. Грузная, седовласая Дымова, круглыми очёчками и обвислыми щеками напоминающая Надежду Крупскую с фотографии у неё над столом, явно благоволила к Ане.

Однажды, накануне Аниного декретного отпуска, директриса позвала её в свой кабинет для разговора. Поскольку Дымова потрудилась собственноручно прикрыть дверь, Аня догадалась о серьёзности предстоящей беседы.

– Милая Анна Ивановна, – вкрадчиво начала Нина Архиповна, – вы у нас в коллективе единственная беспартийная и, как я догадываюсь, верующая.

Поскольку опровергнуть её слова Аня не могла, она дипломатично промолчала, не отвечая ни да, ни нет.

Поняв её молчание, Дымова хмыкнула, подошла к ней ближе и, едва не касаясь Ани обширной грудью, прошептала: – Настоятельно рекомендую вам вступить в комсомол. Пришло распоряжение вычистить из школы беспартийных преподавателей. Учителя должны проводить в массы политику партии и правительства.

– Но я преподаю математику, – возразила Аня. – О какой политике может идти речь на моих уроках? Квадратный корень при любом правительстве будет извлекаться одинаково, а пифагоровы штаны останутся равны на все стороны даже при первобытнообщинном строе.