Три Анны

Так случалось не раз. За пять лет, прожитых здесь, Аня привыкла, что жизнь Алексея Ильича разделена на периоды. Один серый – другой чёрный. Странно, но светлых промежутков между ними не было. Ни разу за всё время она не видела на лице хозяина даже тени улыбки. А однажды Аня случайно подглядела, как он плакал. Точнее не плакал, а скорбно смотрел на портрет над столом, и из его глаз катились крупные слёзы, оставляя на щеках влажные полосы. Аня бы и рада была помочь Алексею Ильичу, но чувствовала, что его груз слишком велик для неё и слишком загадочен.

Разбил монотонность их жизни всегда бодрый Нгуги, который в последнее время стал частенько пропадать в Дроновке. Возвращаясь под утро, он загадочно блестел глазами и долго сидел на крыльце, блаженно щурясь, словно кот над блюдцем сметаны. Весь вид чернокожего, расслабленный и довольный, говорил о том, что в деревне его, наконец, признали за своего, и он обзавёлся новыми друзьями. Как оказалось, Анины предположения были недалеки от истины, но того, что случилось, она и представить не могла.

Тайна раскрылась в один летний день, наполненный запахами скошенного сена и жужжанием пчёл. Аня видела, что с самого утра Нгуги хочет что-то ей сказать, но никак не может выбрать время: то его Алексей Ильич к себе зовёт, то она занята. Наконец, когда время близилось к вечеру, Нгуги перехватил её за руку возле колодца и приблизил губы к лицу девочки:

– Анютка, я женюсь!

В первый момент Ане показалось, что она ослышалась:

– Нгуги, ты что сказал? Повтори!

– Я женюсь! – торжествующий Нгуги выпрямился и постучал себя в грудь кулаком. – Можешь не сомневаться – я стану лучшим мужем на свете и очень скоро все дроновские бабы захотят за меня замуж.

Он выговорил эти слова так горделиво, что Аня чуть не рассмеялась, представив Нгуги в разномастном окружении женской части деревни.

– Нгуги, зачем тебе все дроновские бабы? Лучше скажи, на ком ты женишься?

Поскольку Нгуги многозначительно молчал, Аня принялась перебирать в уме своих знакомых, по её мнению, подходящих для чернокожего.

«Любка-сухоножка? Вдова, но слишком старая, толстая и к тому же хромая. Манька Лаврентьева? Вертихвостка. Да и приложиться к рюмочке любит, а Нгуги веселящее зелье не жалует. Может, Верка Ткачёва? Наверняка она», – решила Аня, вспомнив спокойное открытое лицо молодой вдовы шорника с тремя мальчишками. И сразу забеспокоилась, будет ли Нгуги ладить с пасынками, очень уж они озорные да балованные?

Но избранницей Нгуги оказалась не Верка, не Манька, и даже не Любка-сухоножка.

Выдержав время, Нгуги растёкся в сладкой улыбке и сообщил:

– Я женюсь на Ефимии.

От неожиданности рука Ани, сжимавшая ручку ведра, разжалась как парализованная.

– Осторожнее! Обольёшься!

Нгуги подхватил глухо стукнувшую посудину и бережно поставил на землю, ожидая Аниного ответа, а она всё не могла собраться с мыслями.

Нгугина невеста – Фимка-комсомолка, сколачивающая в их селе колхоз «Красный Дроновец»? Быть этого не может! От неё уже один муж сбежал, не выдержав комсомольского напора и активности, а Нгуги хочет пойти по его стопам и добровольно надеть ярмо на свою чёрную шею.

Уловив Анины колебания, Нгуги убедительно сказал:

– Ты не думай, Аня, Фима очень, очень хорошая женщина. Знаешь, как она умеет танцевать?! Почти как матери нашего племени.

Покрутив для наглядности животом и вытянув губы трубочкой, Нгуги почмокал кончики пальцев, и Аня поняла, что её друг окончательно погиб.

– Только знаешь, Аня, Фима хочет, чтоб я тоже в колхоз вступил. Говорит, буду председателем.

Нгуги изменился в лице так, что даже губы побелели, став из тёмно-фиолетовых голубыми:

– А я боюсь массу оставить. Нет. Я буду приходить часто-часто, почти каждый день…

Тёмные, как аспидный камень, глаза Нгуги искали на Анином лице ответ и поддержку, умоляя успокоить его совесть.

И Анюта медленно, словно нехотя, кивнула:

– Конечно, Нгуги, ты не должен отказываться от своего счастья, какое бы оно ни было. А с хозяином останусь я.

– Правда?

Аня кивнула и поинтересовалась:

– А Алексея Ильича ты известил о своём решении?

Отопыренная нижняя губа Нгуги подсказала ей, что он боится разговора с хозяином с глазу на глаз.

– Мы вместе пятнадцать лет, – смущённо пробормотал новоявленный жених, – с того самого момента, как масса лишился руки. Знаешь, я до сих про не могу забыть каторгу…

Аня насторожилась. Неужели она сейчас узнает то, что случилось много лет назад, когда её ещё и на свете не было?

Но Нгуги внезапно оборвал разговор и прижал к груди обе руки:

– Умоляю! Поговори с массой ты. Он тебя любит.

– Любит? – от этого заявления Нгуги Аня удивилась больше, чем от его сообщения о женитьбе. Ей даже в голову не могло прийти, что Алексей Ильич к ней хорошо относится.

Нет, он на неё не кричал, был ровен, равнодушен. Он относился к ней так, как относятся к толстой тетради, в которой можно решить пример или записать подзабытую химическую формулу.

Воспользовавшись Аниным замешательством, Нгуги упредил её слова, подведя итог разговора: