Три Анны

– Запоминай, Анютка, здесь я всё на смерть приготовила. Как отдам Богу душу, ты сразу сундучок открывай. Обмывать меня позови мою подружку Лукерью, пусть она и обрядит в последний путь. Ты только следи, чтоб всё из сундучка в дело пошло. Нехай бабы на моих похоронах позавидуют, какая я хозяйка запасливая.

В подтверждение своих слов баба Катя откидывала крышку сундучка и любовно раскладывала по лавке сокровища, необходимые каждому усопшему.

– Это рядно я ещё в девках ткала да белила, – хвастала Ане баба Катя, поглаживая льняную ткань, под которой сейчас лежало её тело. – Не забудь накинуть мне новый коленкоровый платок на голову. Срам со старьём на голове в гроб ложиться. А это, Анька, пятаки мне на глаза. Вишь, какие тяжёлые. Говорят, от времён царя Петра остались. Я их лет тридцать назад у одной странницы на перовую подушку выменяла. – Вспоминая удачный торг, баба Катя всегда делала паузу и со смаком рассказывала, как умасливала упрямую бабу поменяться с ней монетами. В конце разговора баба Катя бралась рукой за грудь и закатывала глаза:

– Сердцем чую, скоро эти пятаки мне пригодятся.

От таких слов Аня иной раз начинала плакать. На что баба Катя довольно говорила:

– Не плачь, Анька, все там будем. У Бога смерти нет.

«Вот они и пригодились, эти пятаки».

Словно боясь разбудить покойницу, Аня на цыпочках подошла к столу и, приподняв покрывало, заглянула бабе Кате в лицо. Два тёмных медных диска плотно лежали над скулами, навек запечатывая глаза, которые больше никогда не увидят солнца.

Гроб Анюта заказала плотнику Макару Егоровичу, отдав ему бабы Катины чугуны, сушёной рыбой отблагодарила пришедших на кладбище, а из овса сварила кутью на поминки.

– Без покаяния померла Катерина, – вздыхали бабы. – Вот она, новая власть. Сперва нашего батюшку забрали, потом церкву Божию разрушили, и хоть криком кричи. Помрёшь – зароют как собаку.

Но голой и босой душу новопреставленной рабы Катерины в Чертоги Божии сельчане всё ж не выпустили: хором пропели над могилкой тропарь «Со духи праведных» и «Вечную память».

Пели все: басил кузнец дядя Ерёма, подтягивала портниха Ненила – мать комсомолки Фимки, закрасневшись лицом, старательно выводила мотив соседка Матрёна, а уж бабина дружка Лукерья старалась так, словно её саму только что землёй засыпали и лапником забросали. От этого дружного многоголосья на Анину душу пролилось умиление. Она всех любила, всех жалела и прощала, даже вредную тётку Матрёну.

Много лет спустя Аня корила себя за то, что не сказала им, как их любит, как благодарна за этот нестройный хор над свежим холмиком весенней землицы. Но тогда, на похоронах, она, захлёбываясь от слёз, смогла связать лишь пару слов, пригласив соседей на скромные поминки.

В дом на порогах Аня пришла через три дня после похорон, уставшая и повзрослевшая. Она понимала, что одна часть жизни осталась в Дроновке, что детство закончилось, так и не начавшись, и впереди её ждёт неизвестность.

День за днём Аня всё больше осваивалась на новом месте, и однажды, выйдя апрельским весенним днём на залитое солнцем крыльцо, она призналась себе, что вполне довольна жизнью.

С весёлым Нгуги она жила душа в душу, понемногу перестала бояться однорукого Алексея Ильича и, самое главное, полюбила читать книги. Эта любовь началась с толстой книжки Александры Ишимовой, надписанной крупными буквами «История России в рассказах для детей».

Начав её читать, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, Аня была потрясена до глубины души. Ей навстречу распахивался новый мир, наполненный людьми и событиями. И хотя ей открывались давно прошедшие времена, она ощущала себя их частичкой. То ей представлялось, что она вместе со святой княгиней Ольгой плывёт в Царьград, то помогает Дмитрию Донскому на поле Куликовом.

«Вот бы, как в сказке, взмахнуть рукавом да очутиться возле государя Петра, когда он простудился, спасая людей от наводнения, – мечтала Аня, прочитав очередную главу, – уж я бы ему не дала занедужить. Шалфеем отпоила или ноги ему напарила. Неужели, когда царь погибал, ни одного человека не нашлось, кто хворобу смог выгнать?»

Один раз она даже робко поделилась своими мыслями с Алексеем Ильичом. Он желчно взглянул на неё, скривил в улыбке сухие губы и хрипло сказал:

– Запомни, девочка, история не имеет сослагательного наклонения. Что произошло, то произошло, как бы мы ни хотели это исправить. – На этих словах он горько вздохнул, украдкой бросив взгляд на портрет девушки.

То, что портрет нарисовал Алексей Ильич, Аня давно догадалась.