Три Анны

По-русски сдвинув шапку на затылок, Нгуги тряхнул колобашками в ушах, продолжая прерванную историю о запутанных событиях своей жизни.

– Ты помнишь, что меня выиграл в карты капитан Грушин, который приезжал договариваться с моим рабовладельцем о грузе табака в Россию?

Аня согласно кивнула.

– Так вот. Похожий на длинноногую цаплю господин Грушин привёл меня на судно, которое называлось «Ласточка». Только я тогда этого слова не знал, да и вообще по-русски не понимал, как у вас говорят, «ни бельмеса».

Поднявшись на борт, я сразу притрухнул и приготовился распрощаться с жизнью: матросы сгрудились вокруг меня, хохочут, пальцами показывают, а один, самый нахальный, принялся меня за уши таскать.

Я понял, что в долгом пути матросам скучно, вот капитан и привёл им на потеху живую игрушку.

Но всё оказалось совсем не так, как я предполагал.

Капитан прикрикнул на матросов, тут же прибежал толстый усатый боцман, отвёл меня по шаткому трапу вниз и втолкнул в машинное отделение.

В лицо пахнуло страшным жаром, и я мгновенно ослеп от пылающего огня и оглох от страшного грохота. У раскрытой топки, голые по пояс, метались три чёрных человека. Двое из них кидали в печь уголь, а один расшевеливал его длинным железным багром. Решив, что это чернокожие рабы, я выкрикнул приветствие. В ответ мне раздался смех. Тот матрос, что бросал уголь в топку, выпрямился, утёр рукой пот со лба, оставляя на лице светлые полосы, и я догадался, что кочегары – белые люди.

Ваня, Петя и Вася – так звали кочегаров, приняли меня как своего. Никто надо мной не смеялся, никто не издевался, а когда один матрос снова попытался дёрнуть меня за ухо, Иван показал ему кулак.

Вскоре все на судне стали звать меня Гуга, а судовой доктор, господин Фёдор Иванович Трумпель, начал учить русскому языку и записывать мои рассказы о Кении.

Когда месяцев через семь мы подошли к российскому порту, я уже неплохо изъяснялся по-русски, числился членом команды и мне даже выдали на руки жалованье и выправили паспорт! Так я понял, что, благодаря капитану Грушину, я больше не раб, а свободный человек.

Нгуги прервал рассказ и требовательно посмотрел на Анюту:

– Знаешь, что случается с диким зверем, когда его после долгих лет неволи выпускают из клетки?

Аня не знала. Поэтому отвечать не стала, а лишь отрицательно затрясла головой, укутанной в платок.

– Вот и я не знал, что, оказавшись на свободе, зверь сначала пугается, а потом начинает кусать всех подряд. И вот таким зверем оказался я.

Аня представила себе, как Нгуги набрасывается на прохожих и приоткрыла рот от удивления.

Он понял её замешательство и пояснил:

– Конечно, по-настоящему я не дрался и не кусался, но вёл себя так, словно мне всё разрешено и все люди кругом должны меня понимать и жалеть. Тем паче что как раз в это время я задумал жениться. Рассуждал я так: «Если в России всем позволено жить по своим обычаям, то наверняка и мне будет разрешено сделать то же самое». Подкреплялось моё убеждение тем, что я снял квартиру в мусульманском квартале. Каждый день я видел женщин, закутанных в покрывало с ног до головы, голопятых турок в круглых шапочках – фесках, спокойно пьющих чай из высоких стеклянных стопок, стариков, лопочущих на незнакомом наречии, и думал, что и я могу жениться по обычаям моего племени. Я был уверен, что против такого красивого сватовства, как в моём племени, не устоит ни одна девушка.