Три дня до Нового года

– Голова – садовый веник. Прорвет нас с тобой. Вернее, таких, как мы.

Надежде совсем стало плохо от аллегорий Семеновны. Она хотела накрыть голову подушкой, чтобы не слышать продолжений непонятного прорыва, как вдруг уловила:

– Сегодня вторник. Сегодня наша больница дежурная. Сейчас потащат со всего города. Только, родная, держись! Перед Новым годом желающих – во! Под завязку будет.

До восемнадцати часов, пока работают приемные отделения всех больниц, нуждающиеся могут обращаться по месту жительства, а после – только в дежурную больницу, одну по городу. Вторник – день дежурства хирургического отделения 10-й больницы. Все уже знали: каждый вторник, начиная с вечера и до самого утра, будет аврал. Медперсонал к этому дню готовился заранее: медикаменты, инструмент, кровь – все необходимое старались запасти с избытком. Это дежурство было особенным – предпраздничным, предновогодним. А накануне Нового года происшествий на всех с лихвой хватает: и медикам, и милиционерам.

В районе десяти часов вечера поступила первая женщина с коликами в боку. Ванессе Розальевне, потомственной дворянке польского происхождения, было под восемьдесят, но, несмотря на свой солидный возраст, она впервые очутилась в больничных стенах. Больная с брезгливостью воспринимала халат, постельные принадлежности, места общего пользования. Врачи долго ее осматривали, взяли анализы, сделали укол и велели ждать. Ванесса Розальевна долго не желала ложиться на казенную кровать, но после выключения света все-таки сдалась.

Правда, спать пришлось недолго. С небольшим перерывом после первой больной поступила женщина по виду лет шестидесяти.

– Клавка, – сквозь слезы представилась она.

Клавка походила на вокзальную шаромыгу, имела неопрятный вид и плохо пахла. Речь ее была дремучая, как места, в которых она провела практически всю свою сознательную жизнь. Получив от тетки дом в наследство, она вдруг сделалась горожанкой. В свой юбилей она забыла выключить электроплитку и проснулась в охваченном огнем пространстве. Клавка пыталась выбраться из пламени, но перекрытие хлипкого дома упало на нее, оставив множество ран и ссадин на теле. Ее, задыхавшуюся, вытащил из огня сосед.

Так накануне Нового года она осталась без дома и вещей, да притом на морозе. Она боялась лечь и сесть, предполагая, что в каждой кости у нее по меньшей мере два перелома. Выпученная нижняя губа тряслась, обнажая беззубый рот, и Клавка, кряхтя и охая, только и успевала сморкаться в полотенце, оплакивая свою горькую судьбу.

Кровать Клавки была рядом с Ванессой Розальевной, и успевшая уснуть дворянка при виде соседки надолго потеряла покой и сон. Она попросила сразу две таблетки цитрамона и три реланиума, укрылась с головой и подоткнула под себя одеяло со всех сторон так герметично, как будто боялась, что сквозь маленькую щелку просочатся к ней клавкины микробы, а вместе с ними и ее судьба, о которой она ничего не желала знать.

Шурочка взахлеб рассказывала просто жуткую историю, как час назад в больницу поступили одновременно Ледковские, муж с женой: она – с ножевым ранением, а он – с огнестрельным. Причем раны нанесены не кем-то посторонним, а супругами друг другу. Причина конфликта была неизвестна, но уже вызван оперуполномоченный. Ненавидящих друг друга супругов сразу, не определяя в палату, готовили к операции. Они лежали на каталках в коридоре рядом и ждали своего часа, ставшего, возможно, последним. Для проведения операции с огнестрельным ранением был срочно вызван Владимир Михайлович. У него завтра операционный день, плотный график. Некоторые больные месяцами ожидали своей очереди именно к этому хирургу, и уже весь медперсонал переживал, как Плетнев после бессонной ночи справится завтра с пациентами.

Отделение кипело. Перед праздниками всегда так – жди сюрпризов. У мужчин тоже было прибавление: бомж с отмороженными ногами, подполковник в отставке с острым приступом холецистита, юноша семнадцати лет с оторванным самодельным устройством пальцем.

От внезапных вспышек света, постоянного мельтешения перед глазами больных и врачей Надежде сделалось дурно. Тошнило, как иногда случалось в жарко натопленной бане: кожа в районе катетера горела огнем. Каждый раз, когда в их палату приходили врач или медсестра, Надежда хотела пожаловаться на разыгравшуюся боль, но в итоге только сжимала зубы, не желая отвлекать их от других пациентов, кому наверняка еще хуже.

Время брало свое, и Надежда в какой-то момент уснула. Пробудилась она от громкого шума за дверью. В палате было темно. Клавка уже храпела на всю палату, а Ванесса Розальевна все еще крутилась, вероятно, подтыкая под себя одеяло. Прокуренный срывавшийся бас в коридоре не стихал, не давая спать. Надежда погрузилась в свои мысли без раздражения, но с тем упоением, которое было присуще ей лишь в детстве.