Три дня Индиго

– Мне пришлось бы расторгнуть заключенное соглашение.

Он был совершенно непроницаем. Говорил вежливо, терпеливо, но непреклонно.

– Я могу узнать, что за «обстоятельство»?

– Нет.

– Мы же вас защищали! – воскликнул я. – Дрались за вас на Селене!

– За это я благодарен.

Я вскочил с дивана, зашагал кругами перед экраном. Инсек терпеливо ждал.

– Так нечестно, – сказал я. – Даже бесчестно!

– Ты оперируешь понятиями, которые и среди людей не работают.

– Побоище будет! – выкрикнул я. – Если наши возьмут… эти лазеры-бластеры… то мы покрошим раменских в фарш!

– И ты собираешься сражаться?

– А что я еще делаю последний месяц, а? – возмутился я. – Мне задницу почесать некогда, все время надо кого-то убивать вашими стараниями!

– Полагаю, мне придется разрешить Раменскому Гнезду взять с собой оружие, – сказал Инсек. – Это уменьшит разрушения в городе и потери среди Измененных.

– Ты что, тварь! – заорал я, бросаясь к экрану. Заорал так, что изо рта капли слюны брызнули. – Ты, мразь, членистоногое, дегенерат насекомый!

– Я не насекомое и не членистоногое, – ответил Инсек. – Бесполезно с твоей стороны меня оскорблять. В любом случае я не изменю своего решения и не обижусь.

– Сука! – выкрикнул я и сорвал экран со стены. Никаких проводов у него не было.

Экран оказался удивительно легким, даже легче телевизора таких размеров. Я ударил им по стене, пробив ее углом экрана. Инсек все так же невозмутимо смотрел на меня. Я размахнулся, обрушил экран на пол и принялся топтать. Поверхность экрана сопротивлялась несколько секунд, потом, при особо яростном ударе, едва слышно хрустнула. Изображение сменила серая муть, Инсек исчез.

Я топтал экран не меньше минуты, тот прогнулся и перестал светиться. Потом я схватил экран за край и дернул. Руки отозвались болью, но я изогнул рамку, и по ней даже прошел серый надлом.

Кинув экран, я рухнул на диван. Тяжело дыша, смотрел на разгромленную кабинку.

Мразь!

Инопланетная тварь!

Если раменские, при своем гигантском численном превосходстве, возьмут всякие космические бластеры…

Может, и «Пушкинъ» спалят до кучи?

Потом я бросил взгляд на дверь и заметил, что она чуть приоткрыта. За ней кто-то был.

Я встал, вытер ладони о плащ (все-таки порезался об экран до крови) и подошел к двери, чтобы успокоить капитана.

Но там был не капитан. Чуть в стороне стоял, прислонившись к стене, Лихачев. Мял в руке сигарету, явно борясь с желанием закурить прямо здесь. Нервная у полицейских работа, через одного себя травят…

Значит, позвонил ему капитан. Ну что ж, его можно понять.

– Всё слышали? – спросил я.

– Нет, – ответил Лихачев. – Про задницу, которую некогда почесать. Или чуть раньше? Ах да, про фарш из раменских. Ты говорил об Измененных из большого Гнезда?

– Ага, – сказал я. – Да, забыл сказать, в Третьяковке тоже мы… то есть я… всех убил.

– В одиночку?

– Совершенно верно!

Лихачев кивнул:

– Ага. Пошли-ка, сынок, сядем и поговорим. Орать не будем, мебель ломать тоже, хорошо?

– Еще чего не будем?

– Твою пенсионерскую команду звать не будем, – сказал Лихачев. – Борис Аксендер лежит в хирургии, у него острая почечная колика, Елена Филипенко носится вокруг и орет на персонал. Пошли, парень. Объяснишь мне, что творится. Постараюсь помочь.

– Вы не поможете.

– Знаю, – согласился Лихачев. – Ну и что с того?

Я неохотно кивнул.

– Тебе руки надо перевязать? – спросил он.

Я посмотрел на ладони. Взял из рук Лихачева упаковку бумажных платков, стер кровь. Сказал:

– Нет. Уже зажило.

– Призыв не ушел до конца, – понимающе кивнул Лихачев.

– Вы об этом знаете?

– У женщины, перенесшей Призыв, с которой я когда-то говорил, вырос оторванный палец, – ответил Лихачев. – В монастыре, где она доживает, это считают чудом Господним, дарованным ей за раскаяние и благочестие.

И вздохнул.

* * *

Первый раз я оказался в помещениях отдела «Экс».

Ничего особенного, если честно.

Госконтора как она есть, даже на нормальный полицейский участок не похоже. Вход с улицы, охранник, а дальше – два этажа с какими-то чиновниками, в форме разве что один из пяти.

Нет, я понимал, что у «Экс» есть и другие помещения. Где крепкие мужики примеряют силовую броню и палят в тире, а фрики-ученые изучают инопланетные артефакты.

Но туда меня Лихачев не повел, и хорошо.

Кабинет у него был приличный, довольно большой, с окнами в тихий односторонний Лучников переулок. И даже приемная была, а там секретарша за компом, молодая и симпатичная, – почему-то меня это поразило. В моем представлении у Лихачева или какой-нибудь адъютант должен сидеть, или старая тетка с лицом, словно отлитым из бронебойной стали. А тут – девчонка моих лет!

– Любаша, сделай нам кофе, – попросил Лихачев, открывая дверь в кабинет.

– Хорошо, дя… Игорь Григорьевич, – секретарша смутилась.

Мы зашли, я сел напротив полковника. Тот грузно опустился в офисное кресло – хлипковатое, на мой взгляд. Задумчиво посмотрел на стол, заваленный бумагами. Сказал:

– Дочка старого друга. Не подумай чего.

– У меня Дарина есть, – ответил я.