Три дня Индиго

– Потом, ладно? У них очень нехорошее место для встречи – конференц-зал в Третьяковке. Вокруг тысячи людей. Несколько детских секций по искусству работают рядом.

– Ну и картины, – сказала Елена.

– Да. И картины тоже, – согласился я.

– Затейливое место они для встречи выбрали, – заметил деда Боря и снова откашлялся. Достал платок, высморкался.

– Мероприятие заявлено как встреча Общества прикладной антропологии, тема – «Образ человека в культуре на переломе эпох».

– Вот засранцы, – почти весело сказала Елена. – И, наверное, там всякие-разные важные люди собираются?

– Да, только они не люди, – ответил я. – А так… я глянул афишу. Мероприятие закрытое, но им, похоже, нравится издеваться. Ну, как с названием той клиники… Там будет немало лиц, которые мы видим по телевизору.

– Замечательно, – сказал Виталий. Он был весь зажат и напряжен, вряд ли его сейчас всерьез интересовало, в каком образе живут среди нас Слуги. – Охрана из людей?

– Возможно, – кивнул я. – Наверняка. Но у нас есть хороший шанс.

Я достал из кармана и показал радужный кристалл.

Вначале все смотрели на него непонимающе. Потом деда Боря сказал:

– Чего-чего?

Протянул руку, я отдал кристалл, старик посмотрел его на свет. Спросил:

– Не подделка?

– Нет, – ответил я. – Настоящий. И дело не в том, сколько он стоит. Для Слуг он – отрава, даже в крошечных дозах. Для людей… люди и не почувствуют ничего.

– Остается понять, каким образом уговорить их лизнуть яд, – сказал деда Боря, возвращая мне кристалл.

Я отдал кристалл Елене, которая тоже протянула руку. Пояснил:

– Уговаривать не придется. У них традиция – после собрания устраивать что-то вроде фуршета. Они поднимают тост за себя.

– Ну не все же пьют, наверное… – предположила Елена.

– Все, – сказал я. – Продавец сказал, что пить будут все.

– Как-то странно… – Елена пожала плечами. – Ритуал?

– Похоже на то. В общем, фуршет начнется с общего тоста.

– Давайте уже просто пойдем и убьем их всех, – предложил деда Боря.

Самым сложным было пронести с собой оружие.

Если честно, я надеялся на Виталия. Мне казалось, что, может быть, в силу возраста он наиболее предприимчивый и ловкий из всех «старичков-разбойничков». Но сумку, куда сложили всё оружие, взяла Елена. Сказала «ого», с трудом оторвав от земли, и, предложив встретиться внутри, пошла куда-то к служебным входам.

– У меня тут когда-то работал племянник, – сказал деда Боря. – Троюродный. Но это не важно, он бы помог… но он уехал из Москвы.

– В Хайфу? – поддел его Виталий. Мне кажется, исключительно по привычке.

– Ну почему сразу в Хайфу? Там и так избыток искусствоведов… В Германию, – ответил деда Боря.

– А там искусствоведов мало?

– Сантехником он работает. А немецкий сантехник – работа мечты для молодого парня, – деда Боря хихикнул.

Я не понял, что тут смешного, но мы уже подходили к входу в Инженерный корпус Третьяковки.

На входе нас проверили, пожалуй, посерьезнее, чем на вокзале или в аэропорту. Даже нашли в кармане у Виталия перочинный ножик-брелок и изъяли «до выхода». Не знаю, всегда ли тут были такие строгости, или это после того, как пару лет назад очередной псих пытался в очередной раз изрезать картину «Иван Грозный и сын его Иван».

Мы прошли к раздевалке, где по причине хорошей погоды скучали пожилые гардеробщицы, и там действительно встретили Елену.

– Я догадываюсь, но все-таки? – спросил деда Боря, забирая у Елены тяжелую сумку.

– Калькулезный холецистит, острая форма, нагноение, сепсис, срочная операция, – перечислила Елена. – Молодой совсем человек, сорока нет, а едва не ушел. Вот уже пару лет звал в Третьяковку. Едва отговорила экскурсию проводить. Куда нам?

– Вон, всё указано, – кивнул Виталий.

На стене и впрямь висел плакат очень официального и даже бюрократического вида. Мы подошли.

«Закрытое заседание Общества прикладной антропологии. “Образ человека в культуре на переломе эпох”. Доклад Ники Клименко, прения. Содокладчики…»

Некоторое время мы смотрели на фамилии содокладчиков и участников заседания. У Слуг, похоже, был пунктик – им нравилась их крутизна.

– Я с ним на многих конференциях была, – сказала Елена севшим голосом, не отрывая взгляда от чьей-то фамилии. – Милейший… человек. Хирург замечательный.

– Мне очень нравится их дуэт, – деда Боря ткнул пальцем в плакат. – Как они Чехова-то играли! А в кино… О! Да ладно! Я же его песни с молодости люблю!

Тут были имена ученых. Актеров. Музыкантов. Писателей. Настоящий срез творческой интеллигенции. Как ни странно, совсем не было политиков – видимо, эту прерогативу сохранили за собой Прежние.

Конечно, не все Слуги были столь увешаны регалиями. Те, с которыми я дрался, никак не походили на людей известных и узнаваемых на улице.

Наверное, в силу молодости. Если ты живешь долго, очень долго, периодически меняя личности, то ты научишься и играть на скрипке, и оперировать, и выступать на сцене. Прежние, наверное, в юности тоже этим забавлялись, но они жили уж очень долго – слава и преклонение им надоели. А вот Слуги еще тешились.

– Будет чудовищный шум, – сказал Виталий без всякого сожаления. – Вся страна на уши встанет. Вы уверены?