Три дня Индиго

Кто-то готов умирать за веру, кто-то готов умирать за правду, кто-то – за других людей. Кто-то готов умереть за ложь, если ее красиво подать. Вот те мальчишки, что просились в Гнездо, разве трудно им задурить головы и отправить на «подвиг»? Но это еще ничего.

Куда чаще люди готовы убивать, даже зная, что сами умрут. Безумная школота, приходящая на урок с папиным ружьем и полным портфелем патронов. Обвешанный динамитом террорист – не идейный, а просто желающий убить побольше народа. Наемник, едущий на войну не ради идеи и даже не ради денег, а ради возможности «пострелять из арты по мирняку» и получить свой адреналин.

– Максим… Макс!

Я посмотрел на Елену. Она, оказывается, трясла меня за плечо.

– Надо уходить, Макс. Там… всё чисто? – Елена кивнула на конференц-зал.

– Там очень грязно, – сказал я задумчиво. – Но да, там стало куда чище, чем раньше.

– Надо уходить!

Если честно, я не верил, что нам удастся уйти. По всему музею звенели какие-то тревожные сигналы. Внизу суетились люди, бо́льшая часть двигалась в сторону выходов, но кто-то метался из стороны в сторону. Тонкий женский голос выкрикивал:

– Любочка! Кто видел Любу? Быстро ко мне, всё потом, Верочка, брось мольберт…

Наверх, к счастью, никто не двигался. И откуда раздались выстрелы и крики, похоже, никто выяснять не спешил.

– Пойдем, – согласился я. – Мне кажется, мы сделали всё, что могли.

Мы сбежали по лестнице. Я подумал, что и сумку, и сеткомет мы оставили где-то наверху, и это улики, но ведь мы все равно наверняка попали на видеокамеры, и когда их просмотрят, нас опознают и найдут.

Не вышла у нас тихая диверсия. Не получилось бросить кристаллик в пунш и уйти незамеченными, уж слишком пунш оказался необычным…

Но я вдруг подумал, что в любом случае рад тому, что увидел. Слуги, убивающие сами себя… редко когда справедливость торжествует так явно и так ярко.

Внизу лестницы нас едва не сбила с ног крупная немолодая женщина в форме служительницы музея, мечущаяся из стороны в сторону, а потом вставшая у лестницы и раскинувшая руки. Глаза у нее сделались совершенно безумные, она выкрикивала:

– Задымление! Задымление!

Никакого дыма и огня не было, конечно. Наверное, она видела свой персональный кошмар – сгорающие без следа бесценные полотна. Но свою ноту в общую симфонию паники она вносила, люди начинали озираться и ускоряли шаги. Мы обогнули ее и, смешавшись с толпой, стали пробиваться к выходу.

Несколько раз нам попадались охранники, но они, похоже, были больше озабочены тем, чтобы вывести людей наружу, в лица не вглядывались и никого остановить не пытались.

Может быть, эти крики про задымление сыграли нам на руку: все пытались покинуть музей, а не разобраться в происходящем.

И через пару минут мы, вместе с другими посетителями, вырвались из кондиционированной прохлады в теплый апрельский вечер. С набережной доносились сирены пожарных машин, а мы, не сговариваясь, пошли в сторону центра.

– Надо от стволов избавиться, – сказал деда Боря деловито. – Не то чтоб это помогло, но…

– Отдашь пистолет мне, – ответила Елена. – Я избавлюсь.

– И в кафе бы зайти, – добавил деда Боря.

– В туалет? – устало спросила Елена.

– Почему сразу в туалет? Хочу выпить рюмку! Нервы шалят! Да, в туалет… тоже…

Мы зашли. Все равно надо было где-то присесть, не передавать же оружие прямо на улице.

Это было крошечное кафе, на пять или шесть столиков. Нам нашелся один свободный. Елена и деда Боря заказали коньяк, я попросил зеленый чай покрепче.

– Пуэр? – спросила официантка, совсем молодая девчонка. Интересно получается, в магазине ей бы коньяк не продали, а на работе она его нам продает.

Жизнь вообще устроена очень фальшиво, пока не соприкасается со смертью.

Я кивнул. Пуэр так пуэр. Ценник был конский, но как-то меня перестали волновать деньги.

– Я вас ненадолго покину, – сказал деда Боря и пошел к двери туалетной кабинки.

– Совсем дед сдает, – негромко сказала Елена, глядя ему вслед. – У него была онкология, Максим. И он не хочет проверяться и лечиться. Говорит: «Сколько есть, все мои».

– Так нельзя.

– Когда человек теряет смысл жизни, ему всё можно, – вздохнула Елена. – Это он еще взбодрился.

Вернулся деда Боря, я встал и пошел по его маршруту. Когда вернулся, на столе уже был чайничек с чаем и два бокала с коньяком на донышке.

– Помянем Виталия, – сказала Елена.

Просто это у них было. Как-то совсем просто.

Умом я понимал, что им тяжело и больно, но вида они не подавали. Старики-разбойники…

– А вам можно, деда Боря? – спросил я.

– В чем проблема? – сварливо ответил он, залпом выпив коньяк.

– У вас же кровь… ну… в туалете, – неловко сказал я.

– Глазастый, – отозвался он раздраженно.

– Боря! – выпалила Елена.

– Что Боря?

– Давно у тебя кровь в моче?

Он заерзал на стуле.

– Слушай, Леночка, мы же кушаем…

– Мы пьем.

– Тем более!

– Давно?

– С неделю. Да не волнуйся ты так, это же явно камень идет.

Елена выдохнула. Посмотрела на меня.

– Извини, Максим.

Я пожал плечами. Крови я сегодня навидался достаточно, она меня уже не смущала.

– Сейчас мы закажем такси, – сказала Елена. – И я повезу тебя в клинику.

– Ну к чему это…