Три дня одной весны

Тихая красота вечера принесла мир в сердце Садыка, и он неохотно оторвал взгляд от гряды гор, за которой только что спряталось солнце. Обернулся, увидел Исмат-пахлавона, поздоровался:

— Давно не видел вас, дядя. Здоровы ли вы?

— Вот уже несколько дней поясница что-то болит. — Старик опустил на землю большой арбуз, который нес в подоле халата, вздохнул. — Слышал я, что завтра сын Акрама уходит на фронт. Вот и решил. Дай-ка, думаю, схожу проведаю Акрама с сыном, посижу, поболтаю с ними. Беседа с хорошими людьми приносит радость.

— Конечно, дядя, только человек и может снять тяжесть с сердца другого! Пойдемте вместе, я тоже хотел наведаться к ним.

Садык поднял с земли арбуз…

Дядя Акрам приветливо встретил их у ворот, провел в дом. За дастарханом уже сидели и беседовали несколько седобородых стариков. Перед ними были разложены лепешки, кишмиш и колотые орехи. Когда вошел Исмат-пахлавон, все поднялись, оказывая ему уважение. Хозяин провел старика в переднюю часть комнаты и усадил на почетном месте.

Садык опустил арбуз на дастархан и присел возле двери рядом с дядей Акрамом и Гаффаром.

— Ноги наши дошли до вашего порога, дай бог, чтобы несчастья не дошли до него! Да примет всевышний под свое покровительство всех странствующих, всех находящихся в опасности! — проговорил Исмат-пахлавон и провел ладонями по лицу.

Все последовали его примеру.

— Добро пожаловать, Пахлавон! Добро пожаловать, председатель! — сказал дядя Акрам, прижав руки к груди.

Исмат-пахлавон, как того требовал обычай, подробно расспросил всех о здоровье и о делах, потом обратился к дяде Акраму, сегодня молчаливому и сосредоточенному:

— Акрам-джон, эти трудные дни, обрушившиеся на нашу голову, одинаково трудны для всех нас. Гаффар ваш отправляется вместе со своими товарищами, вместе с ними и вернется. Молитесь богу, чтобы жизнь его была долгой! Вы сами знали в молодости немало тяжелых дней, каких только трудностей и мучений не испытали, однако все выдержали и остались живы, а потом на вашу долю выпали и хорошие дни. У вас дом, дети… Минуют тяжелые дни. Правильно говорят: снег сойдет, а земля останется.

— Конечно, Пахлавон, дай бог, чтобы мой сын вместе с другими вернулся живым и здоровым! Жизнь отца в жизни сына!

Гаффар, празднично одетый, сидел рядом с отцом и спокойно разливал чай.

Спустя некоторое время жена дяди Акрама подала табак[47] с шавлой[48]. Гаффар, осторожно приняв из руки матери табак, поставил его на дастархан. Когда гости поели и вытерли руки, Исмат-пахлавон попросил Садыка:

— Сынок, разрежь-ка арбуз. Я сам вырастил его, хочу, чтобы Гаффар наш попробовал перед отъездом, запомнил вкус…

— Принеси нож, сынок, — сказал сыну дядя Акрам.

Но Садык остановил Гаффара:

— Не вставай, нож у меня есть.

Он придвинул к себе арбуз, достал из ножен, прикрепленных на поясе под гимнастеркой, красивый старинный нож и разрезал арбуз. Вытерев лезвие, хотел было спрятать обратно, но дядя Акрам попросил:

— Дайте-ка его мне, хочу взглянуть. — Повертел в руках, рассматривая, затем сказал: — Это нож вашего отца?

— Да-а…

— Помню, покойный очень дорожил этим ножом. Я еще посмеивался над ним: у тебя, мол, два сына, первый Садык, а второй — этот нож.

Гости стали рассматривать нож, передавать его из рук в руки. Гаффар не мог оторвать взгляда от тонкой резьбы на рукоятке. Пробовал на ногте острое как бритва лезвие.

Увидев это, Садык спросил:

— Нравится?

— Хороший нож!

— Бери, я дарю его тебе!

— Что вы, ведь это…

— Бери, бери, он тебе пригодится, и не раз! — Садык отвязал ножны от пояса, с улыбкой протянул Гаффару. — Только уж бери вместе с ножнами, не гляди, что старые!

— Ведь это память о вашем отце. Не надо дарить, — нахмурился дядя Акрам.

— Пусть, дядя, он возьмет его с собой. Когда кончится война и Гаффар вернется, мы как-нибудь разберемся, кто владелец ножа. — Садык помолчал. — Если бы не этот отцовский нож, вряд ли я сидел бы сейчас с вами.

Собравшиеся ждали рассказа Садыка, а он думал, что этот нож сохранил ему жизнь, он же и разлучил его с Бунафшой, ему помог остаться в живых, а ее свел в могилу. Проклятая судьба!

Осенью сорок третьего стрелковый полк, в котором воевал Садык, вышел к Днепру и занял позицию на левом, низком берегу. Солдаты укрывались в ложбинах и сыром ивняке. Высокий правый берег за широкой полосой воды казался далеким и недоступным. Немцы, готовые обрушить огненный шквал, ждали, когда наши попытаются форсировать реку. Солдаты собирали бревна, доски, бочки, колоды, створки ворот — все, что могло пригодиться для переправы. Усердно работая пилами и топорами, они сколачивали плоты для пушек.

Вечером Садыка вызвал лейтенант. Через полчаса они, одиннадцать разведчиков, уже стояли у самой воды возле небольшого плота и глядели на смутно черневший среди реки островок. Было так тихо, что у ног слышался непрерывный плеск речной струи.

— Проверим, — говорил лейтенант, указывая на островок. — Может, он и пустой, хотя немцы не дураки. Всем соблюдать предельную осторожность.