Три дня одной весны

Прихрамывая, он бросился на улицу — вдали затихал топот коня. Кляня себя за нерасторопность, Садык подождал несколько мгновений и, поняв, в каком направлении удаляется конь, поспешил обратно во двор. Тетушка Назокат молча стояла с лампой возле двери и так же молча, словно лишившись дара речи, показала ему на опустевшее место, где только что спал Анвар. Проснувшиеся дети терли кулачками глаза и дружно ревели.

«Это Акбар!»

Быстро натянув сапоги, прихрамывая, Садык поспешил к коновязи, накинул на коня уздечку и, не оседлывая, вывел его из ворот.

Конь мчался сквозь темноту ночи в сторону гор. Голова Садыка была непокрыта, ворот рубахи распахнут, а холодный встречный ветер вздувал ее за спиной пузырем. Второпях Садык забыл плетку. Он подгонял коня, все время подергивая повод.

Конь дышал с трудом. За все эти месяцы, что он носил Садыка, его никогда так не гоняли, не садился хозяин никогда на него и без седла. Раз хозяин поступил необычно, значит, случилось что-то неладное.

Выехав из кишлака, Садык резко повернул налево. Бешено мчавшийся конь закружил на месте, но Садык твердой рукой направил его на тропу, ведущую в горы, к роднику Сероб.

Глаза Садыка постепенно привыкли к темноте, однако пока он не слышал даже копыт лошади Акбара, Сжав в гневе зубы, повторял про себя: «Врешь, не уйдешь! Не уйдешь, негодяй!» Низко склонившись над гривой коня, все погонял его, а сам зорко вглядывался в ночь.

Подскакав к роднику, Садык натянул узду. Конь встал, навострил уши. Садык осмотрелся. Арчовые деревья казались огромными черными валунами. Таинственно журчал родник. Снизу послышалось тихое пение куропатки, где-то поблизости ей ответила другая.

Садык спешился, постоял немного, подумал и, приняв решение, повел коня под уздцы. Он привязал его среди кустов, а сам вернулся к роднику. Только сейчас он почувствовал, как холодна осенняя ночь. Из ущелья налетал ветер, лизал его обнаженную грудь, лицо и голову. Садык шагал не разбирая дороги, губы его непрерывно шептали:

— Врешь, не уйдешь!

У родника он укрылся за стволом высокой старой арчи. Ее ветки с тонкими, словно иглы, листьями спускались до самой земли. Чутье подсказывало Садыку, что скорее всего Акбар прячется где-то неподалеку. Прежде чем отправиться в дальний путь, он проведет ночь в какой-нибудь глухой пещере или под выступом скалы вблизи родника. Ночью не рискнет подниматься на коне в горы — дорога здесь опасная, — подождет до рассвета.

«Конечно, он мог отправиться и в другую сторону, — размышлял Садык, а потом решил: — Нет, что бы там ни было, до рассвета надо оставаться у родника. Утром отсюда будут видны многие тропинки в гору. Хорошо, что я оставил коня в ущелье, а меня он тут не заметит. Если этот гад скрылся здесь, утром обязательно попадется мне в руки!»

Сначала он прислушивался к каждому звуку, сидел неподвижно, но вскоре почувствовал, что замерзает. Надо было заняться чем-нибудь таким, что помогло бы ему забыть о холоде.

Садык подвигался, немножко согрелся, потом тихо спустился к ручью, собрал несколько пучков камчинбутты и вернулся к арче. Еще раз внимательно огляделся, прислушался — ничего подозрительного.

Устроившись поудобнее, принялся плести из камчинбутты какое-то подобие веревки или плетки. Он с детства любил это занятие. Умел сплести из камчинбутты и корзинку, и веревку, и плетку, и многое другое. И ничто в минуты волнения так не успокаивало его. Друзья посмеивались над ним, но он оставался верен себе. Однажды на фронте… Да, тогда их рота в ожидании приказа о наступлении стояла на болоте. Бойцы, по колено в холодной жиже, выжидающе глядели на командира, а тот сам ждал команды из батальона. Немцы осыпали снарядами лес за их спинами, и от этого еще сильнее хотелось рвануться вперед. Однако приказа все не было. Прошло с полчаса, солдаты нервничали, старались вытянуть ноги из грязи, найти хоть какую-нибудь опору. И вот в такой момент Садык на глазах у всей роты стал плести корзину из камыша, благо здесь его было достаточно. С того дня бойцы, особенно перед наступлением, любили подшучивать над Садыком.

— Эй, Садык, скоро в атаку! — говорили они. — Достать тебе камыша?

Садык улыбнулся, вспомнив этот случай. Пальцы его машинально сплетали что-то похожее на плетку, а глаза беспокойно обшаривали заросли арчи вокруг родника.

Близился рассвет, громче слышалось пение куропаток.

— Не уйдешь, негодяй! Не уйдешь… — все шептал Садык.

Вскоре лучи солнца высветили острые пики гор, потом ближние скалы, потом узкие зеленые листья арчи и наконец коснулись побледневшего и усталого лица Садыка. Кругом было тихо, словно человек никогда не появлялся в этих местах.