Но даже если бы я не согласилась на это, то мой голос был бы одинок и имел бы мало значения. В одном из заседаний меня поддержал Высокомирный, говоря, что денег от правительства брать не надо, а что можно устроить концерты или что-нибудь подобное. Но потом и он сдался. Я очень жалею, что и я сдалась. Я потом хотела протестовать, но это было бы и поздно, и бесполезно.
Меня утешает то, что ссуды, вероятно, не дадут, а если и дадут, то не скоро, а мы пока перевернемся… и вернем ссуду, когда она получится, не воспользовавшись ею.
Ты пишешь – не предпринимать ничего, а кое-как трястись. Где тут предпринимать! Но даже для того, чтобы кое-как протрястись, нужны десятки тысяч ежемесячно. Ведь Ясная годами разорялась, и тут
Кормить служащих нечем, кроме хлеба, которого хватит в обрез. Скотине с большим трудом и за большие деньги (даже и твердые цены выше, чем были когда-то вольные) достаю недостаточное количество корма. Гвозди, веревки, деготь, мелкий инвентарь, части сбруи, части маслодельных орудий – все это достается с огромным трудом и большими затратами или вовсе не достается. За неимением нужных приспособлений тратится много лишнего труда, который тоже стоит неимоверных денег…»
Средства Совнаркомом были выделены. И это было сделано советской властью в то время, когда в стране был голод и шла Гражданская война! 27 мая 1919 года А. Л. Толстая получила охранную грамоту Наркомпросса на Ясную Поляну[1123]
. В грамоте говорилось: Ясная Поляна представляет «исключительную культурно-историческую ценность и является национальным достоянием». Ко Л. Н. Толстому глава правительства В. И. Ленин относился с особым вниманием.В том же письме Татьяна Львовна рассказывала о драматической ситуации, сложившейся у Толстых в общении с Сергеенко:
«…Нам стало вполне невыносимо с Сергеенком. С приездом Коли[1124]
из Москвы он пришел в неистовство и на каждом шагу стал говорить совершенно невозможные грубости. 〈…〉 Например, он на днях Коле сказал, чтоЖить с ним стало невыносимо, а дело с ним делать еще невозможнее, так как его интригам нет конца. Теперь мы открыто отделились от него. Вероятно, он постарается наделать нам много пакостей, но дальше с ним заодно действовать нет возможности.
Вот, кажется, и все.
…Да, еще хотела написать тебе то, что Сергеенко, который любит помпу и громкие слова, старался все время убедить нас в том, что нужно из Ясной Поляны сделать культурное и показательное имение: настроить школ, домов для посетителей, площадки для митингов, дорогу, устроить образцовое хозяйство всех отдельных отраслей, и когда я убеждала его в том, что это невозможно и ненужно, так как не в этом значение Ясной Поляны, то он говорил, что большевики это любят и надо хоть делать вид, что мы это делаем для их удовлетворения. А между прочим, за два года его пребывания здесь он ничего, кроме телефона, не сделал. Но я не люблю обманывать, хотя и большевиков…»[1125]
Младшая сестра Александра жила в Москве, улучшались ее отношения с матерью. Еще 3 сентября 1918 года С. А. Толстая зафиксировала немаловажное событие: «Писала новое завещание, чтобы включить дочь Сашу в число наследников после меня: она была исключена за ее ужасное ко мне отношение после смерти ее отца. Теперь я простила»[1126]
. В Москве Александра Львовна занималась делами матери по книгоиздательству[1127], сообщала ей о сделанном. Та в ответ написала в марте 1919 года, что деньги, если бы удалось их получить, конечно же, нужны чрезвычайно: «Теперь, весной, предстоят огромные расходы по хозяйству. Например, солома (старновка) на щиты, в парник, будет стоить более 400 рублей. Корма скотине тоже надо покупать; его недостает никак. Изводит нас это мелкое хозяйство». Потом жаловалась: «Эти матерьяльные заботы и дрязги замучили меня, и, пока не будет возможности сменить весь персонал на дворне и скотной, до тех пор будет продолжаться воровство. А где взять людей? Прости меня, милая Саша, что со своими мелкими дрязгами еще мучаю тебя. Стара я стала, слепну, седею быстро и очень тоскую»[1128].