Три дочери Льва Толстого

Месяцем ранее Татьяна-младшая писала Владимиру Жданову: «У нас сейчас мрачно. На меня напала такая тоска по Москве, вроде как в первые дни. А ехать мы сейчас не можем – сидим без копейки денег. Мама зарабатывает портретами, а я служу». Молоденькая Таня вместе с двоюродной сестрой Сашей устроились в ателье[1316], где они изготовляли искусственные цветы, а Татьяна Львовна, помогая им, раскрашивала коробочки. «Так мне надоело тут жить! – восклицала Татьяна-дочь. – Ведь вся жизнь сейчас уходит на эти мои цветы. Кончаю я в 6 вечера и так устаю, что только и мечтаю лечь. Правда, для этого не стоит жить тут… Мама бодра, но и ей надоело. И мы с большой любовью говорим об улице Кропоткина»[1317]. И позднее она же вспоминала: «В Париже мы жили на деньги, заработанные мной и мамá, которые она получала за свои лекции и статьи. Бывало, этих денег едва хватало к концу месяца. Никогда не забуду, как нам много помогали французские друзья. В свободное от лекций и статей время мамá занималась хозяйством, вязала шали»[1318].

Еще Татьяна Львовна делала кукол, наряжая их в национальные русские костюмы. Дело в том, что с молодости она собирала старинные русские национальные платья и в Европе не отказалась от своего увлечения (теперь уже в кукольном формате): в Париже – надеясь заработать деньги, а в Италии (после замужества дочери) – получая удовольствие.

Довольно долго Татьяна Львовна полагала, что вернется, однако потом приняла решение остаться, в декабре 1926 года она была освобождена от музейной службы по личной просьбе. С ноября хранителем дома Л. Н. Толстого в Хамовниках был назначен профессор М. А. Цявловский, а заведующей Объединением мемориальных музеев при сохранении должности заведующей музеем «Ясная Поляна» – А. Л. Толстая.

Дороги сестер разошлись, больше они не увиделись.

С годами двум Татьянам Сухотиным, поселившимся в Париже, не удалось изменить ситуацию безденежья. Правда, у Татьяны-младшей мелькала мысль, что все могло сложиться и по-другому, разрешись иначе история с завещанием деда: «Не надо забывать, что Толстой отказался от авторских прав. 〈…〉 Мама никогда не жаловалась, не сожалела, что принципиальность ее отца в отношении материальных благ мешала ее благосостоянию. Она полностью разделяла идеалы Толстого, и его воля была для нее священной, – утверждала Татьяна-младшая, описав затем любопытный случай 1927 года: – Только один раз я ее видела несколько озадаченной. В кино на Больших бульварах шел фильм „Анна Каренина“ с Гретой Гарбо[1319]. Моя мать, одна из моих двоюродных сестер и я, решив посмотреть фильм, поехали на метро, чтобы попасть в кино. Мы подошли к кассе, но цена превысила сумму денег, которыми мы располагали. С грустью мы отправились домой. И мама, нежно и печально улыбаясь, проговорила: „Я спрашиваю себя, что сказал бы папá, если бы видел все это. И как я подметаю пол и хожу на рынок и не знаю, хватит ли денег заплатить за квартиру…“ Но тут же мама заметила: „Он был вправе делать то, что он делал“»[1320].

Эмигранты пытались обустроиться в новой жизни и обращались друг к другу за помощью. Поэтесса Марина Цветаева написала Сухотиной 27 мая 1928 года:

«Дорогая Татьяна Львовна!

Мне очень стыдно, что мое первое письмо к Вам – просьба, а именно: не помогли бы Вы мне распространить билеты на мой вечер стихов – 17 июня. Цена билета minimum 25 фр〈анков〉, больше – лучше. Посылаю 5. Шестой – приложение Вам и дочке.

Очень хочу побывать у Вас, боюсь помешать. Кроме того, хотелось бы видеть Вас не на людях, а более или менее одну. Возможно ли это? Если да – черкните словечко, приеду, очень хочу.

Целую Вас. Еще раз – простите за просьбу.

М. Цветаева»[1321].

Париж. Монпарнасский вокзал. Ок. 1920. Открытка

Татьяна Львовна продала один билет[1322] и ответила поэтессе, но сама на вечер, намеченный на 17 июня, не собиралась, и Цветаева обиделась. 7 июня 1928 года она не без раздражения написала Саломее Андрониковой-Гальперн: «С вечером у меня очень плохо: никто не берет. Цветник отказов, храню. Одни (Т. Л. Сухотина, жена Эренбурга[1323], значит: одне!) не видаются с русской эмиграцией (чем французы-туземцы хуже? – для вечера! а налетчики-американцы??[1324]), другие издержали весь свой запас дружественной действенности на недавний вечер Ремизова»[1325]. Возникает вопрос, откуда тридцатипятилетняя М. Цветаева знала мать и дочь Сухотиных? Вероятно, через В. Ф. Булгакова[1326], с которым общалась в Праге. Но что означает резкая по тону характеристика – «одне»?

Парижский квартал Монпарнас. 1910. Открытка