Три дочери Льва Толстого

В письмах Татьяны Львовны разных лет итальянской жизни к брату Сергею есть несколько бытовых и пейзажных зарисовок. «Живу в своей квартире – в пьемонтской деревушке у здешних крестьян. Но их дома мало похожи на наши: у меня каменный пол, штукатуреная стена, электрический свет, звонок для девушки, камин, и Leonardo мне поставил ванну с колонкой, которая топится дровами»[1477]. Около дома Татьяна Львовна завела небольшой огород. Или из другого письма: «Страна здесь дивная: перед моими окнами расстилается Долина Аосты с ее замками, холмами, покрытыми лесами, речкой, бесконечными виноградниками и фруктовыми садами». Она любила собирать орехи и грибы. «Скоро пойдут грибы, – писала Татьяна Львовна, – тогда я совсем погибну. Ничего из того, что я собираю, я сама есть не могу, но вот „охота пуще неволи“»[1478]. Она жила отдельно от дочери и внуков, но не проходило дня, чтобы они не виделись. В связи с Торре-ин-Пьетра писала: «В имении (Альбертини. – Н. М.) громадный средневековый замок, весь расписанный фресками. Это за 26 километров от Рима»[1479]. Замок (Castello di Torre in Pietra) был собственностью отца Леонардо, сенатора Луиджи Альбертини, с 1926 года[1480].

Фрагмент фресковой живописи в Кастелло ди Торре-ин-Пьетра

Татьяна Львовна с интересом наблюдала за деревенскими жителями: «Никогда не слышно ругани, никогда не видно пьяных. Все всегда приветливы, любезны, одолжительны. Я очень полюбила эту страну и этот народ»[1481]. Спустя годы повторилась: «Я их чем больше знаю, тем больше люблю: добрый, терпеливый, красивый, чистый и необычайно любезный народ, особенно тот, что называется „простой народ“»[1482].

В 1934 году в семье Альбертини родилась дочь Анна, прожившая всего два года, в 1937-м – Марта, а в 1948-м – Кристина. Татьяна Львовна большое внимание уделяла своим внукам. Еще в январе 1933 года Татьяна-младшая писала Булгакову об особых чувствах своей матери к внуку Луиджи: «Мама совсем от него без ума, и они так трогательны вместе!»[1483] Позднее она же вспоминала: «Мои дети очень любили свою „бабу“ – так они ее звали. Прежде всего, в ней поражало сочетание принципов, которые могли казаться непреклонными, пуританскими и излишне строгими, с внутренней исключительной открытостью души, с интересом к молодежи, желанием понять и разделить ее интересы. Действительно, она умела быть с молодыми на одном уровне, казалось, их присутствие ее пленяет. Она давали им высказаться, не осуждала. Но ее взгляд был красноречив. Она всех очаровывала живостью своего ума и веселостью. Я думала, что ее жизнерадостность была серьезной. Однако порою неудержимый смех овладевал ею, моими кузинами и мной. Смех моей матери был настолько заразительным, что, даже не понимая, чему она смеется, мы все же смеялись»[1484].

Замок Кастелло ди Торре-ин-Пьетра

Многочисленные родственники Сухотиной-Толстой, разбросанные по Европе, испытывали материальную нужду. Из Чехословакии, как и в предыдущие годы, приходили письма от племянницы Марии с просьбой о помощи, и в 1937 году Татьяна Львовна попросила Булгакова разобраться, в чем дело, а о своем положении написала: «Я сейчас без гроша, с долгами и помочь ей не могу, но со временем у меня будет эта возможность. Но у меня пропасть народа, более нуждающегося, хотя бы Вера Кузминская, кот〈орая〉 питается исключительно тем, что она подбирает после базаров, и многие другие»[1485]. Татьяна Альбертини-Сухотина вряд ли могла свободно распоряжаться капиталом своего мужа, наличие большого количества нуждающихся родственников, по-видимому, не раз ставило ее в сложное положение.

Судя по письмам Татьяны Львовны к брату Сергею, в финансовом отношении она старалась не зависеть от семьи Альбертини, получала пенсию, а также старалась материально поддержать себя, занимаясь издательскими проектами и изредка продавая свои работы как вязальщицы и художницы. 19 марта 1941 года семидесятишестилетняя Сухотина писала брату: «И я кругом в долгу. Но я скрываю это от Leonardo. Моя квартира со всем тем, что она уносит, стоит слишком дорого – 700 лир в месяц, а я получаю 2100 лир. Прирабатываю кое-что писанием и вязанием»[1486]. В следующем послании в Москву Татьяна Львовна с долей иронии писала о себе: «Михаил Сергеевич[1487] говаривал: прежде чем входить в депансы[1488] и садиться в дилижансы, сосчитай свои финансы. Это то, чего я не умею делать»[1489].