Три дочери

Он подумал о том, что человек привыкает ко всему на свете, к подлости и благородству, к боли и наслаждению, он все принимает одинаково, как одинаково привыкает к превращениям: с зайцами человек – заяц, с волками – волк, с рыбой – рыба, с тушканчиками – тушканчик, – и все один и тот же человек! Ведь что происходит с Савченко? Ему стыдно идти к гостинице «Москва», к «фельдиперсовым чулкам», а он идет, внутри у него все стиснуто, сжато настолько, что даже дыхания не хватает, а он дышит и пытается сопротивляться внутреннему стеснению. Словно бы знает, что это только начало пути, за которым, возможно, последует остановка, а затем движение продолжится. Майору Савченко предстояло принять то, с чем он даже знаком не был, и он не возражал против этого, вот ведь как, – шел следом за Мосолковым, хотя минуту назад хотел остановиться.

Савченко втянул в себя воздух, задержал его на миг в груди, потом резко выдохнул – ему хотелось выровнять работу легких и запастись терпением.

Вечер был затяжной, легкий, солнце, повисшее над крышами домов, совсем не думало заходить, свет его был не по-августовски розовым, воздух обрел приятную глубину, контуры предметов потеряли дневную жесткость, растеклись, сделались мягкими.

Остановились наши герои метрах в десяти от входа в гостиницу «Москва». Постояльцами «Москвы» были все больше военные – озабоченные полковники в начищенных сапогах, все как один, будто бюрократы-чиновники, с папками, ниже полковника в гостиницу никто не входил, как никто и не выходил и Савченко с Мосолковым еще раз убедились, что в «Москве» обитает все-таки высокий люд. На Савченко и Мосолкова этот люд совсем не обращал внимания. Иногда какой-нибудь задумчивый полковник вообще не отвечал на приветствие.

– Не влипнуть бы, – с некой опаской произнес Савченко.

– Не влипнем, – убежденно проговорил Мосолков, – конец рабочего дня, эта публика возвращается на постой. Мы им что? Мы для них никто. Товарищи полковники среди мебели своей переоденутся в спортивные костюмчики и станут простыми смертными: без погон полковник – не полковник. Вот если вырулит комендантский патруль – тогда ой. Но и опять можно будет отбиться: скажем, что нам тут назначил свидание командующий армией.

– А если проверят?

– Кто осмелится? Кашееды из городской комендатуры? Да никогда! Давай лучше за другим следить, – Мосолков потер сапогом о сапог, убирая слабенькие пылевые следы, привычно одернул китель. – Вон чулочек стоит, в крепдешиновом платье… Не она ли?

На углу стояла крепкоплечая, с прочными ногами, уверенная в себе девушка, очень похожая на тех, с кого лепят известные скульптуры «Спортсменка с веслом» и «Бегунья рвет финишную ленту». Такие скульптуры руководители разных мастей и рангов с удовольствием устанавливали до войны у входов в парки культуры и отдыха, а также около стадионов.

В руках спортсменка держала букетик ландышей и эта трогательная деталь красноречиво свидетельствовала – не она. Савченко отрицательно покачал головой.

– Теперь повернись в другую сторону, на сто восемьдесят градусов, – тихо проговорил Мосолков, – вон та, с чемоданчиком… Не она?

Очень симпатичная, с косами, украшенными белыми репсовыми бантами девушка изящно прислонилась спиной к мраморной облицовке здания; одну ногу она подобрала под себя и уперлась ею в стенку, глаза ее были ищущими, нежное тонкое лицо с незагорелой кожей – тоже ищущим. Рядом с девушкой стоял фанерный, довольно неказисто сработанный сельским умельцем и им же покрашенный в травянистый цвет чемоданчик с железной скобой, прибитой к деревянному верху. Ищущий взгляд девушки смутил Савченко.

– Не она? – спросил Мосолков.

– Не знаю.

– Если она, то не надо теряться, – сказал Мосолков, – могут перехватить, – он вновь решительно одернул на себе китель и украдкой бросил взгляд на свои сапоги.

– Погоди! – удержал его Савченко.

– Чего годить? – Мосолков расценил движение приятеля однозначно. – Волков бояться – в лес не ходить. Не дрейфь!

Девушка вдруг сорвалась с места и по-птичьи легко стелясь над асфальтом, устремилась к седому полковнику, на кителе которого золотилась звездочка Героя Советского Союза.

– Па-па! Папка!

Мосолков досадливо крякнул и, чтобы не быть наблюдателем радостной встречи, отвернулся в сторону.

– М-да!

Обхватив отца за талию, девушка невесомым беззвучным шагом проследовала мимо наших героев в гостиницу. Отец нес ее деревянный чемоданчик и радостно улыбался. Оба не замечали ничего – для них не существовали сейчас ни люди, ни город, ни машины, ни суета Охотного ряда, ни время, – ничего не существовало, кроме радостных мигов, сопровождающих всякую встречу родных людей.

– Папка, папка, как я рада тебя видеть, если, если бы ты знал, – то ли смеясь, то ли плача, повторяла девушка и крепко держалась за отца. Более счастливых людей, чем эти двое, на свете сейчас не было. – Папка, давай больше никогда не расставаться, а? – попросила девушка. – Я больше не хочу уезжать от тебя.

Что ответил отец, не было слышно – ответ прихлопнула тяжелая гостиничная дверь.