Три дочери

Минуты три Савченко и Мосолков стояли молча, словно бы забыли, зачем они пришли сюда. Потом Мосолков достал из нагрудного кармана кителя деревянную австрийскую зубочистку, поковырялся ею во рту, не выдержал и швырнул под ноги.

– Интересно, какие бы слова нашел для нас Герой Советского Союза, если бы узнал, с чем мы хотели подкатиться к его… к дочери, в общем, – сквозь зубы процедил он и добавил неожиданно тоскливо, словно бы в нем что-то отмерло, высохло и обратилось в прах: – Докатились мы с тобою, Юра, ой, докатились!

Савченко не ответил – как ни странно, увиденное выровняло его, дало возможность почувствовать самого себя – он отмел сомнения и перестал стыдиться, происходящее начал воспринимать как нечто естественное, столь же необходимое, как, к примеру, сон, желание общаться с другими людьми, еда и питие, необходимость писать письма друзьям и раз в неделю ходить в баню.

В жизни человеку надлежит отведать все, что жизнью этой рождено – вплоть до смерти, а уж страшнее смерти вряд ли что будет.

Около них остановилась девушка, гибкая, высокая, в черных лаковых туфлях, надетых на босую ногу, – видать, тугих, поскольку ноги по верхнему краю туфлей чуть вспухли, с обычным лицом, которое нельзя назвать красивым, но и некрасивым тоже нельзя было назвать, – именно обычное лицо со следами незатейливой косметики, припудренное, глаза карие, спокойные – тоже обычные, и рот обычный… Вот только губы, пожалуй, накрашены излишне ярко. Но сейчас мода такая – в ходу все яркое, люди за войну соскучились по чистым звучным цветам, по раскованности, поэтому яркая помада – вещь нормальная.

– Товарищ майор, не скажете, сколько сейчас времени? – спросила девушка у Мосолкова.

Мосолков поглядел сквозь девушку, будто через стекло, он видел все, что творится на улице, через нее, – нехотя оттянул рукав кителя, обнажая хорошие трофейные часы.

Пока напарник ковырялся с часами, Савченко рассматривал девушку, рассматривал просто так, без задней мысли, засек и черные лаковые туфли, – наверное, недешевые, – и то, что они жмут ногу, и глаза, а точнее, их выражение, и яркую помаду – все детали, подумал о том, что на фронте они с Мосолковым совсем одеревянели, очурбанились, не могут даже ни с кем нормально познакомиться, мнутся, потеют, готовы грубить. Пока они воевали, жизнь не стояла на месте, подросли те ребята, которые еще вчера ходили пешком под стол… Но то было вчера.

Хотел было Савченко поправить девушку, что надо говорить не «Сколько времени?», а «Который час?», но почувствовал, что этого не надо делать, копнул носком сапога асфальт: пошлет его девушка куда подальше и будет права. Мосолков ответил девушке, добавил, что время еще не позднее, домой она успеет, девушка внимательно посмотрела на Мосолкова, тот отвел глаза в сторону, тогда девушка перевела взгляд на Савченко, но тот вовсе смотрел в другую сторону, на трофейный «опель-адмирал», подкативший прямо к дверям гостиницы – машина въехала на тротуар, видать, шофер не боялся, что его лишат водительских прав.

Из «опель-адмирала» вылез толстый генерал-лейтенант и, помахивая сложенной вчетверо газетой, проследовал в гостиницу.

«Не меньше командующего армией, – отметил Савченко, – а то и выше бери, был заместителем командующего фронтом. Осанка не генеральская, а маршальская. Имея такого хозяина, шофер не то, чтобы на тротуар – прямо в вестибюль въезжать может. Только такой генерал и нужен для отмазки, если пристанет патруль».

– Спасибо, товарищи, – певучим, чуть сожалеющим голосом произнесла девушка и, покачиваясь на непрочных высоких каблуках, ушла.

Мосолков проводил ее сожалеющим взглядом, потом зачем-то поднял глаза – его словно бы что-то кольнуло, – и увидел висящие на железном столбе круглые электрические часы. Улыбнулся наивности девушки, подумав, что проще было бы взглянуть на циферблат этого электрического таза, чем спрашивать у чужих людей время – не надо тратить слова, что-то преодолевать в себе: человек ведь по натуре своей часто бывает скован, лишний раз к другому не обратится. Мосолков недоуменно пожал плечами и сказал напарнику:

– По-моему, обманула нас гостиничная бабка.

– Погоди, еще не вечер, – Савченко и сам не знал, почему «еще не вечер». В конце концов они отдыхают – просто отдыхают, стоят у входа в гостиницу и дышат свежим воздухом. Савченко поморщился иронически: м-да, свежим… Напоенным запахом бензина, асфальта и уличной гари. Как в бою. В бою тоже пахнет гарью, бензином и потом. Еще – кровью и железом. – Пока не кончен бал, приговор выносить не будем.