Три этажа сверху

Не знаю, замечал ли Адамчик Лилю? Скорее всего, замечал, и у ребят давно сложилось мнение о неразговорчивой Лильке, как и обо всех нас, девушках. Но Лилёк разглядела Влада Адамчика только после того, как использовала его в качестве табурета.

Потом молчаливая Лиля незаметно отплыла в самый тёмный уголок омута - то есть, нашей норы, и почти спряталась в охапке хвойных лап. Лилька из тех, кто умеет и в толпе оказаться в сторонке, отдельно от всех. А Владик Адамчик закончил хозяйничать вокруг ведра с варевом, выловил кусок дымящегося мяса, положил его на свою рукавицу поверх еловой веточки, заменившей ему салфетку, и с важным видом отнёс угощение Лиле, переступая через сидящих парней. И они с Лилькой тихо ели этот кусок, развернувшись в пол оборота друг к другу. Адамчик отрезал мясо ножом, а Лиля, как птичка, следила за его руками, принимала отрезанный кусок, её губы что-то беззвучно произносили, наверное, обычное Лилькино: "Спасибо!", - и опять тишина, и двое жующих: парень с красными обветренными щеками и подпаленными у костра бровями, и бесцветная, перемёрзшая, с аккуратным носиком тихой отличницы, теперь с красным подмороженным носиком, наша Лиля. Адамчик ещё раз сходил к костру и зачерпнул мясного бульона. И они выпили его по очереди из одной чашки. Лиля пила первая, Адамчик разглядывал её и, когда она хотела вернуть ему чашку, он уговорил её сделать ещё пару глотков, а у самого кадык шевельнулся, должно быть, от голода. Потом он сказал что-то Лильке и вернулся к ребятам. А вечером я видела, как Лиля выплыла наружу в накинутой на плечи куртке Адамчика. Он позаботился, чтобы Лилёк не переохладилась.

Я размышляю о том, как выросли в цене самые простые вещи: тепло, забота, еда и кров. И как обесценилось всё, совершенно всё, что когда-то было престижным и важным.

Мы успели поесть, чуть размякнуть после обеда и почувствовать, как к пальцам рук и ног возвращается кровь и больно покалывает, согревая. А рыскуны Вована, выглянув наружу, решили двигаться дальше.

Сказали, что небо проясняется, возможно, продержится ясная погода.

И неудобный Макс Грека сейчас такой нужный - он отличный бегун, он успеет, добежит до "Солнечного", а в лагере есть умная собака, она проведёт людей по тропе даже в полной темноте...

Я подслушала, как Алина шепчет Тане Гонисевской одними губами: "В лагере полно спиртного!" Таня кивает: "Понятно! Этих теперь и на цепи не удержишь". "Хорошо ещё, в грозу не побежали, - отвечает Зборовская. - Ладно, пусть идут. Разберёмся после".

Да, они драчуны, и дури у них в голове выше крыши, но ведь они стараются жить. И ещё для нас они стараются тоже... хотя бы иногда... как сегодня утром на ледяном мосту...

Я наблюдаю за всеми через пламя костра. Из глаз текут слёзы, и я объясняю, что это, наверное, дым раздражает мои обветревшие глаза. Никогда ещё мы не были такими жалкими загнанными в нору животными, и никогда мы не будем более близкими людьми...

Глава восьмая. Декамерон

- За что? - неожиданно спросила Наста Дашкевич. Все поняли, что она имела в виду, повернули к ней грязноватые, примявшиеся и обмороженные лица, и повисла хрупкая тишина, потому что все боялись собственных воспоминаний, а без них на вопрос Настасеи не ответить.

И тогда Алина попросила у Матвея его рюкзак. Младший мальчик подал ей маленький пёстрый ранец, в нём лежали четыре учебника, которые Алина велела взять в лагерь - учиться, учиться и ещё раз учиться. Ещё Алина подсунула Матвею перекидной настенный календарь на будущий год, скрутив его тугим рулоном. Она развернула этот дорогущий большой календарь, открыла вторую страницу - февральскую, с качественной репродукцией Беноццо Гоццоли, и сказала:

- Вот идёт торжественная процессия людей. Впереди - совсем юные всадники с фонарями в руках. За всадниками едет герцог, вокруг него много молодых людей и мальчиков. Следом едут верхом важные и влиятельные господа. В середине процессии женщины, потом снова молодёжь. Есть прогуливающиеся парочки, есть мудрецы, даже в пути не переставшие разговаривать о чём-то глубокомысленном; есть копьеносцы и охотники....

Я не могу больше ничего сказать об этой картине, я не специалист по эпохе Раннего Возрождения, но, когда я смотрю на неё, мне кажется, что художник изображал не просто процессию, он показывал течение жизни. И молодые идут впереди, освещая путь. Потому что они сильные, красивые, они на конях - всё у них есть для того, чтобы быть первыми. Великолепие красок в этой картине радует, но, если не замечать нарядные цвета, мне кажется, с нами происходит то же самое. Мы тоже идём по дороге жизни. Через холмы, меж гор, по долинам. Вокруг растения и животные - весь мир перед нами. И так вышло, что мы идём далеко впереди, обогнав остальных, даже герцогов и королей. Кто знает, что случилось с человечеством в нашем вчера? Зачем думать, что мы отстающие?

- Арьегард, - вставил Елисей.

- Не обязательно, Елисей. А если мы не арьегард? Что, если мы - авангард? Тот самый, с фонарями в руках. Разгоняем светом тьму и прокладываем дорогу другим.