Три года революции и гражданской войны на Кубани

Город Ставрополь мнился большим административным центром: в нем церковная кафедра архиепископа Ставропольского и Екатеринодарского, Контрольная палата, также общая для Ставропольской губернии и Кубани, а кроме того, и все другие свои губернские власти, но от города тянуло плесенью времен и виделись страшные гримасы современности.

Избавление от большевистской – «диавольской власти» – Ставрополь собрался праздновать на просторной площади перед духовной семинарией.

Подготовка к торжественному служению благодарственного Богу молебствия. Архиерей и прочее духовенство в светлых ризах. Средина лета, июль месяц, но все торжество – пасхальное. Перед началом служения восторженное архипастырское слово:

– Христос Воскресе, братие и сестры!

И опять:

– Христос Воскресе, братие и сестры!

И в третий раз так же.

В ответ трижды рокот народной волны:

– Воистину Воскресе!

Нервы не выдерживают. Многие рыдают.

Взглянул я искоса на рядом стоявшего главного виновника торжества «волка» Шкуро, а у него слезы в три ручья, и он уже не пытается скрыть их. Фигурка же его беспомощная, слабая…

В тот же день начальник отряда устроил «парад войскам», но не при свете дня, а вечером, когда уже сгустились сумерки.

На площади громко трубили трубачи. Как положено, перед начальником проходили войска. Полк за полком выходили и затем уходили все через одни и те же во рога.

Хриповатый голос Шкуро раздавался в темноте:

– Спасибо за сверх-доблестную службу!

– Спасибо, богатыри!..

Вне строя за стеной зрителей стояли старики отряда и давали волю своему восторгу:

– Отец наш!…

В доверительной беседе я как-то спросил полковника Г., интенданта отряда, его мнение о Шкуро.

Сам полковник Г. с большим служебным стажем и летами много старше Шкуро, но его восхищение начальником отряда переходило границы:

– Это наш Суворов…

У Шкуро были свои чудачества Личный его флаг начальника отряда был очень оригинальный: на черном фоне волчья голова с открытой пастью. У самого Шкуро и у его близких шапки изготовлены из волчьего меха и т. д.

Позже Шкуро растворился в овациях толпы, взбаламученной гражданской войной. Писаки-проходимцы курили ему фимиам… При других условиях, быть может, лучше сохранился бы человек…

Когда пообчистились немного офицеры, приоделись, был устроен торжественный завтрак. Шкуро, Слащов и другие офицеры, кто не был на позициях, и мы с членом рады У-м.

В то время как в основной массе отряда много пожилых казаков, среди же офицерства преобладала молодежь, – пожилых 3–4 человека.

За завтраком, вопреки ожиданию, Шкуро почти ничего не пил, да и вообще офицеры отряда выпивали умеренно. Среди молодежи много наивных хороших лиц.

Весь поход, весь подвиг, который они совершили, для них тяжелое, но неизбежное. Если не ушли бы из станицы в лес, не образовали бы отряда и не вступили бы, наконец, в борьбу, все равно их захватили бы, издевались бы над ними, «поставили бы к стенке», а теперь еще неизвестно кто – кого.

Рядовое молодое офицерство – прапорщики ускоренных выпусков военных школ – приняли на себя всю тяжесть руководства боями последних месяцев Великой войны, с недоумением, чаще с непониманием, вступили в революцию, докатились со своими сотнями до родных куреней, а тут и началось… Какой-нибудь «Васька Ермиченков» – иноверец-хлыст из базарных торговцев – начинал баламутить станицу; он же из города привел организованную военную часть и первыми звали к ответу офицеров. Для последних выбора не было. Все равно один раз погибать, – буду ли прилаживаться и унижаться или буду бороться и отстаивать свое право на жизнь..

В отряде Шкуро сложилась своя конституция. Офицеры и сам начальник отряда в бою командовали, держали суровую боевую дисциплину. Но в момент решения общих вопросов призывался к участию весь народ отряда – старики.

По казачьей терминологии слово «старик» имеет двойное значение: по возрасту старый, но еще и тот, которого выбрали, уполномочили на решение общественных вопросов: «выборные старики», здесь в отряде – уполномоченные «громады».

Выше было отмечено обращение к выборным от громады в случае суда над комиссарам Петровым.

К авторитету стариков Шкуро обращался часто для сдержки отрядной массы от мародерства и других насилий в отношении мирного населения и пр.

Об этих стариках генералом Деникиным сказано в его «Очерках»:

«Старики-кубанцы ворчали: не для того они шли в отряды, чтоб защищать буржуев»…

И дальше:

«Поддаваясь обаянию своего пылкого начальника, они в то же время скептически относились к его молодости и к житейскому опыту до того, что не ясно было, кто над кем верховодит»[44].

Человеку, для которого военная субординация стала его второй природой, трудно понять эту казачью свою демократическую субординацию. Генерал Деникин являлся не первым и не последним свидетелем такого губительного непонимания.