Три года революции и гражданской войны на Кубани

Вечером двинулись всем отрядом по направлению к Ставрополю. Ночной привал делали в сел. Птичьем и тут штаб и мы спали вповалку на полу, а в такой обстановке лучше всего понять друг друга.

С рассветом двинулись дальше. Спустились в низину, открытую и ровную. Весь отряд перед глазами. С нами идут главные силы. В стороне на полверсты гарцуют сотни полторы всадников – бригада войскового старшины Солоцкого.

Сил, вообще говоря, мало. Но отдельные части отряда носят громкие названия: бригад, полков. В отряде не было ни одной пушки, было несколько бомбометов, а между тем одиноко трусил на лошади полковник Сейдлер – «инспектор артиллерии».

Главные силы все или на повозках, или верхом на лошадях. Как каждый вырвался из дому – с чем и в чем был, – так и ездят теперь по степям Ставрополья. У тех, кто сумел достать или отбить у большевиков, имеются винтовки. А у некоторых лишь домашнее охотничье ружье. Численно весь отряд едва ли больше 3000, около бригады пластунов, – остальное сборная кавалерия.

На выборку возьму несколько персонажей отряда.

Неподалеку гарцевал на хорошей лошади всадник. Грязная земляного цвета рубаха, разодранная сверху донизу и связана узлом, изодранные шаровары, на босу ногу чувяки, сбоку шашка. Через прорехи просвечивает тело, обветренное, грязное. Лицо загорело. Как из меди вылит человек.

Другой. Сотник Б. По общим отзывам, прекрасный молодой офицер. Сейчас по внешности тип карачаевца в горах у своего коша. Конусообразная войлочная шляпа. Черкеска в заплатах. На ногах карачаевская обувь из сырцовой кожи.

Подходим к селению Московскому, огибаем околицу, в сторону сельских дворов высылается цепь комендантской сотни. Никому не позволяется врываться в селение. Табором располагаемся на широкой площади. Слащов направляет просьбу сельским властям доставить продовольствие его отряду на время привала. Сельские власти просьбу удовлетворяют, и все выходит, как говорится, чинно-благородно.

С именем Шкуро связано много рассказов о легкомысленном отношении к чужой собственности близких людей и даже его самого. Что было после, не берусь ни утверждать, ни отрицать этого, но в описываемое время, по моему впечатлению, сами они бедствовали, но населения не обирали.

Исключения, конечно, могли быть.

Например, заехали мы во двор почтаря, чтобы переменить лошадей. Хозяйство у него налаженное. В конюшне несколько пар в прекрасном теле лошадей. Пока перепрягали, баба пригласила зайти в горницу выпить молока. Вдруг во дворе шум, скандал. Выхожу на крыльцо, и ясная картина: чин отряда пытается оставить своего заезженного коня, а взять покрепче из конюшни. Почтарь упирается, не дает.

Увидав меня, чин засуетился, застеснялся, и быстро выскочил со двора на прежней своей лошади.

Я узнал его: старый знакомый. Был писарем в моей родной станице еще до революции, и за многие беды его выпроводили из станицы. За таким всюду должен быть хороший глаз.

Полковник Шкуро, отправляясь для доклада в Тихорецкую, послал большевистским комиссарам в город Ставрополь требование очистить город, иначе угрожал подвергнуть его бомбардировке тяжелой артиллерией.

Как уже было выше сказано, ни одной пушки в отряде не было – было лишь всего несколько бомбометов, – угроза была сплошным блефом, но она была сделана, и были назначены сроки. Эти сроки приближались, и теперь отряд шел занимать город. Когда солнце склонилось к западу, мы двинулись из селения Московского по направлению к Ставрополю.

Существует очень распространенное мнение о так называемом обаянии личности отдельных людей. В гражданской войне приходилось наблюдать особый гипноз имени. К таким именам нужно отнести имя А. Г. Шкуро. Как будто даже не зря занимался он с такой настойчивостью фонетикой своего фамильного имени:

– Шкура – Шкуранский[43] – Шкуро…

В момент первого знакомства со Шкуро вам, прежде всего, бросается в глаза его миниатюрность, подвижность, непосредственность, и, говоря правду, общая незначительность. Мало ли таких забулдыг-парней встречается? Между тем, заочно, при часто повторяемом имени, создается представление о суровом карателе, неумолимом мстителе и беспощадном преследователе… Шкуро…

Я не берусь утверждать, что все, что я сейчас приведу, абсолютно точно, но в штабе Шкуро утверждали, отнюдь без желания поставить себе и своему вождю в заслугу:

– За весь длительный и обильный всяческими осложнениями поход Шкуро по Ставрополью и северной части Кубани только один раз был назначен военно-полевой суд, который приговорил подсудимого к высшей мере наказания – смертной казни.

Это был суд по делу комиссара Петрова, прославившегося жестокостью.