Три года в аду. Как Светлана Богачева украла мою жизнь

«Живая. Пьет чай, смеется».

«Ничего себе! Какая она умная! Я про интратекальный ванкомицин даже не подумала. Я и вводить его не умею! Как она сама себе его запихала? Это больно должно быть жутко».

«Ну, кричала она сильно».

«Завтра продолжим. Его надо десять дней вводить. Молодец, Таня. Этот день ты пережила».

«Не знаю, пережила ли. Меня трясет все еще».

У меня и вправду сильно тряслись руки, мне было страшно взглянуть на себя в зеркало. В отражении я видела опухшие глаза с полопавшимися внутри сосудами от напряжения, мертвенно-бледную кожу с зеленым оттенком. И я постоянно чувствовала, как на душе скребут кошки. Я ненавидела свою жизнь и эту квартиру. Все чаще мне было противно смотреть на Свету. И на себя тоже.

Лиза продолжала писать:

«Надо немного потерпеть. Кажется, все будет хорошо. Ей нужен гамма-нож».

«Гамма кто?»

«Гамма-нож. Грубо говоря, ее метастазы в мозге можно удалить излучением. Это дорогая процедура, но необходимая. Я найду для нее место в Германии. У меня есть связи».

«Было бы очень здорово».

«Татьян, правда, все будет хорошо!!!»

Но я чувствовала, что это ложь. У Светы метастазы, терапия от ВИЧ, также пришла весть, что Германия отказалась от Светы из-за слишком высоких рисков и большого количества противопоказаний. Лиза сказала, что проведет вмешательство в Петербурге, но оно будет более плохого качества. Я уже даже не искала в интернете никакую информацию, связанную со Светиной болезнью. Не было сил. Я и так знала, что все будет только хуже. Мне нужен был отдых. Срочно.

Пятого мая я вела открытый микрофон в «1703» и предвкушала, как мы с Мишей уже завтра уедем прочь. Как вдруг пришло сообщение от Лизы:

«В общем, до десятого числа я на химию ее не возьму. Свету до этого момента надо собрать в приличного человека. А именно: капать каждый день, вообще не выпускать из дома и заставлять ее есть. Иначе мы на этом сеансе и закончим».

Это сообщение подразумевало, что я не могу никуда поехать и каждый день должна быть со Светой. Я ответила:

«Черт, Лиз. Я завтра уезжаю в Ленобласть. Это очень давно запланированная поездка».

«Тань, я не навожу панику, ее нельзя оставлять одну на неделю с маленьким щенком. Все очень серьезно. Я не могу вас ни за что отговаривать, но не нельзя одну надолго оставлять. Тогда уговаривайте на это время лечь в больницу».

«На это она не согласится. Могу подселить к ней кого-нибудь из друзей на это время».

«В общем, думайте. Она правда на грани, все очень-очень рискованно. Я бы, если от души и если это возможно, отложила до начала июня… Там химия уже не такая агрессивная будет… Пока я за каждый сеанс борюсь, чтобы ее можно было бы взять…»

«Я понимаю. Мне очень надо, у меня усилилась депрессия, я пью по шесть таблеток антидепрессантов в день и все равно не вывожу. Я вскроюсь через неделю».

Я не шутила и не давила на жалость. Мысли закончить это все вот так казались мне самым идеальным решением проблемы. Я не буду всю жизнь испытывать стыд, что бросила человека умирать, если не буду жить. Гениально. Эти мысли с каждым днем звучали все громче в моей голове, заглушая любовь к Мише, к Феде, к Дане, к своим родным и даже к самой жизни.