Я пишу эту книгу, находясь в безопасности, далеко от Светланы Богачёвой. Я много раз проигрывала в голове ереванские события и пыталась найти им объяснение от начала и до конца. Как и своему поведению. Конечно, нужно было сразу спокойно искать юристов, идти и выяснять, что произошло и в чем меня обвиняют. Сейчас я уверена, что люди, журналисты и хорошие адвокаты бы мне помогли. Но если бы я только знала, кто такая Светлана Богачёва и как удачно все произошло для нее именно в тот день, когда мы с Мишей потребовали от нее документы, подтверждающие ее работу над нашим переездом в Грецию.
Я абсолютно уверена, что она причастна ко всем этим событиям напрямую. Она сама первая пошла в полицию. Неизвестно, что она им наговорила, и неизвестно, как обманула полицию, что те аж бросились за мной и Мишей, нарушая все мыслимые и немыслимые законы, но это она приложила к этому руку.
Светлана Богачёва убедила меня, что меня ищут за мои шутки, еще с момента, как вынудила покинуть Россию. Подкрепляя этот страх ограничением моего общения с другими людьми, каждодневными рассказами о том, что происходит с политактивистами после начала спецоперации. Большинство этих историй, я думаю, она выдумывала. При этом продолжая пичкать меня звериными дозами неподходящих таблеток, напрямую влияющих на психику и вызывающих паранойю, и дополнительно раскачивая это все пожарами, обмороками, долгами и смертью любимой бабушки.
Я переживала такие эмоции и физические воздействия, которые не способен выдерживать обычный человек. После всего пережитого я уже верила всему безоговорочно. Сообщи мне тогда, что инопланетяне с Марса прилетели убить лично меня и мою семью – я бы и этому поверила. И даже не сильно бы удивилась.
Помогите!
Дома Света рассказала, что у нее тоже изъяли телефон и загранпаспорт.
– Ты уверена, что они искали меня? – спросила ее я.
– Да. Меня допрашивали о тебе. Все это время.
– Меня тоже, – добавил Миша. – Они показывали наши с тобой совместные фотографии и спрашивали: «Где эта сука?»
Миша подробнее описал, как и кто за ним приехал. Почти сразу, как я убежала из дома, подъехала машина. Трое людей в штатском представились Мише капитаном полиции и оперативными сотрудниками. Миша говорил с ними через окно, попросив показать жетоны или удостоверения, а в ответ слышал только угрозы выломать дверь. Испугавшись, что тогда животные разбегутся, Миша впустил полицию. Мужчины потребовали, чтобы он показал паспорт, и как только Миша взял его в руки, сразу скрутили и поволокли к машине без опознавательных знаков. Миша кричал, что они не имеют права его трогать – громко, на случай, чтобы у этой сцены были свидетели из числа соседей или прохожих. Полицейский, смеясь, ответил ему: «Ты не в России, ты в Армении. Здесь у тебя нет прав». В машине они требовали рассказать, где я. Миша молчал. Тогда один из оперативников показал кулак и начал бить по нему сверху ладошкой, показывая жест изнасилования со словами: «Мы если ее поймаем – вот так в отделе будем».
В участке у Миши забрали паспорт и телефон и несколько часов уламывали сказать, где я скрываюсь. Миша ответил, что не будет говорить, пока не приведут адвоката. А когда адвокат пришел, Миша сообщил, что теперь уж точно ничего не скажет. Когда начали шить дело, ему дали документ на армянском языке и сказали подписать. Переводчик, которого потребовал Миша, сказал: «Неважно, что здесь. Если ты подпишешь, тебя сразу отпустят».
Миша ничего не подписал. Он понимал, что происходит беззаконие, и пытался выиграть время, задавая вопросы. Выяснилось, что его опрашивали одновременно и в качестве свидетеля, и в качестве обвиняемого, но даже не сообщили, по какому делу. Чем больше проходило времени, тем больше напрягались в участке. Полицейские ссорились между собой на армянском и как будто не понимали, что делать дальше. В конце концов Мишу просто отпустили, но ни телефон, ни паспорт ему не вернули.
От услышанного у меня потемнело в глазах.
– Они отобрали ваши паспорта не просто так. Чтобы вы не могли уехать. Вы буквально заложники, – ответила им я.
Внезапно мне написал Гарик Оганисян:
«Привет. Ты как?»
Я рассказала Гарику все, что с нами произошло. Гарик тоже настаивал, что дело не политическое, что отзывалось во мне острой болью. Меня было не переубедить. Каждое действие полиции было подтверждением моих догадок. К тому же Света так подробно расписала мне все, что происходило с ней и Мишей во время ареста, и заявила, что дело точно политическое и что если мы не спрячемся или не сбежим, то меня посадят, депортируют, Мишу тоже, Света умрет от последствий болезни, а наши животные окажутся на улице или в лучшем случае в приюте.
Я продолжала спорить с Гариком, и наконец он сдался, переведя тему:
– Мне местные ребята говорят, что самое безопасное – на свое имя мне номер вам снять.
У меня защемило сердце. Помощь! Это была помощь! Как будто я тонула в омуте, а все стояли и смотрели, но в последний момент протянули руку.
– Давай! Спасибо! – даже не стала отнекиваться я.
– А животные?