Три грации на обочине

– Да, так. У парня нормальные требования, а Искра ничего не умела, да и не хотела уметь, если честно. Вероятно, она не созрела для семейной жизни. Нет-нет, не думайте, что это он… нет! Митя успешный парень, востребованный, хорошо образован… да и вообще, не та порода.

– А должна быть особая порода?

– Конечно. Но я не знаю, как ее распознать. Зато знаю, что Митя не способен, понимаете? Не способен. Не гоняйте парня понапрасну.

– Ну, допросить мы его обязаны. А девушка кто?

Пауза, которой не нужны расшифровки – бедняга маловато знал о своей дочери, что и подтвердил Георгий Данилович извиняющимся тоном:

– Вам покажется странным, но я не знаю ее. Наверное, вместе с Искрой учатся… Учились. Я работал очень много, домой приходил поздно, еще и дома работал. Все для дочери и Медеи… хотел обеспечить их, чтоб ни в чем, как говорится… А жена занималась Искрой и мною, она говорила, у нее двое детей: дочь и муж. Я тоже был ребенком… и как глупое дитя, не видел, что вокруг творится, переложив заботы на плечи жены…

Он остановился, но головы так и не поднял, казалось, Георгий Данилович рассматривает носки своих нечищеных туфель. В какой-то момент он положил ладонь на грудь, и Павел забеспокоился:

– Вам плохо?

Георгий Данилович, будто не услышав вопроса, продолжил:

– А у Медеи оказалось слабое сердце… Но она никогда не жаловалась на здоровье, никогда, понимаете? Я не знал. В больнице показали историю болезни, им из поликлиники доставили. Медея постоянно отказывалась от госпитализации. Представьте, только после ее смерти я узнал, что она болела… только после смерти… Так заботилась обо мне, что не хотела волновать. А дочь не удалось нам воспитать образцовой девушкой, пригодной для семейной жизни. Честно скажу, наша Искра была очень избалованной, типичный эгоцентрик с завышенными требованиями ко всем, кроме себя.

Внезапно он развернулся к Павлу и Феликсу, глаза безумные, лицо побагровело и стало пугающе жестким, от недавней беспомощности, раздавленности не осталось и следа. Георгий Данилович сжал кулаки и потрясал ими, цедя сквозь стиснутые зубы:

– Но это моя дочь! Понимаете – моя! Я мог злиться на нее, ругать, но мы любили ее, она была дорога нам, как может быть дорог родной ребенок… В моих женщинах был весь смысл моей жизни, теперь их нет… и смысла нет… Их отняли у меня! Сразу обеих отняли! И теперь ничего нет! Ничего!

Сказав, Георгий Данилович смутился, но это не помешало ему после короткой паузы задать самые главные для него вопросы:

– Скажите, молодые люди, что мне делать? Как жить? А главное – зачем? Не знаете? И я не знаю.

К сожалению, из тысяч слов Павел не смог найти нужных, которые – нет, не смягчат горе этого человека, не уменьшат боль, это невозможно, – но хотя бы Терехов сам не чувствовал себя полным идиотом, неспособным выразить сочувствие. Не случалось ему бывать в подобной ситуации, он искал повод уйти и не находил.

– Спасибо, что пришли, – сказал Георгий Данилович, потупившись, до этого он искал ответы на свои глобальные вопросы в глазах следователя. – На поминки поедете?

А вот и повод удалиться, Павел извинился:

– Простите, мы не можем.

– Понимаю, работа, да? – Он снова поднял глаза на Павла и потребовал: – Найдите тех, кто это сделал. Знаю, трудно, почти невозможно, и те, кто убил Искру, а с ней и мою жену столкнул в могилу, думают: невозможно. Если бы Искра была жива, Медея не умерла бы так рано. Но вы найдете, я верю в вас.

Он резко развернулся и решительно двинул к выходу. Павел смотрел ему в след, заложив руки в карманы брюк и слушая Феликса, стоявшего чуть позади:

– Жалко мужика, но он перепутал красиво поданную детективную историю в кино и книгах с нашей реальностью. У Пуаро всегда малый круг подозреваемых, все они собраны в одном гнездышке, а у нас десятки, сотни тысяч…

– Где Сорин? – спросил Павел, ему не улыбалась перспектива рассуждать на темы, не имеющие смысла.

Феликс оглянулся и задохнулся негодованием, вмиг забыв про несчастного Георгия Даниловича:

– Ты посмотри на него! Обхаживает мою Настю! Чего-то чирикает, а морда… морда, как у кота на крыше весной. Я ее охраняю, извозчиком работаю, а он… Истинно сорняк, так и лезет в чужой огород! О, негодяй…

– С каких пор Настя твоя? – поддел его Павел.

– С тех пор, как в твой кабинет вошла. Сейчас приведу его.

Застегивая куртку на молнию, Павел посмотрел вверх, впрочем, без этого можно догадаться, что небо затянуто плотным и ровным серым слоем без просветов. Пока он натягивал перчатки, подошли ребята, на ходу Феликс отдал ключи Насте со словами:

– Подожди меня в машине.

Девушка шла по аллее к выходу, а все трое невольно засмотрелись, любуясь пружинистой походкой юности, Женя так и вовсе озвучил свои мысли:

– Красивая Настя, и что на сегодняшний день дефицит, она хорошая девушка, правильная.

– Слышь, на чужой каравай рта не разевай, – охладил его Феликс.

– Ребята, давайте за девушками приударять и отношения выяснять будете во внерабочее время, – предложил строгий Павел. – А сейчас хочу знать: что у нас с распечаткой звонков?

– Только звонки Анжелы, – доложил Женя, – вы их получили…