Три Ярославны

   — Хомо сум эт хумани нихиль а мэ алиэнум путо!

   — Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо! — с гордостью перевёл Казимир, налил вина из чаши в кубок, механический человек зажужжал, содрогнулся, опрокинул кубок в рот, крикнул: «Прозит» — после чего опять застыл. — Ты тоже можешь развлечь себя, Айна.

Анна с любопытством подошла.

   — Прозит! — выпил механический человек за её здоровье, а Казимир вернулся к столу.

   — А Париж?.. А королевский дворец! Как сейчас вижу: он стоит у самого берега Сены, и могучие башни отражаются в воде...

   — Дядя, — молвила Анна, — а как ты думаешь, он сумеет говорить что-нибудь другое? Скажем: бонжур, мон руа?

   — Гм... всё зависит от искусства механикуса, — ответил Казимир и помедлил, собираясь с прерванными мыслями. — А по воде плавают лебеди, и все лужайки на берегу усыпаны белыми розами!..

   — Дядя, а сколько бы ты хотел за это чудо?

   — Как — хотел?.. — опешил король, и все тоже уставились на Анну.

   — Я подумала, что Генриху будет приятна память об отце...

   — Но я не имею децизии его продавать!

   — Разве тебе не нужно золото?

   — Мне? Оно есть у меня.

   — Зачем же тогда у ворот собирают налог?

   — То... то не есть твоё дело! — воскликнул Казимир. — И потом — откуда у тебя золото?

   — Целый возок! — махнула Анна рукой в сторону двора.

   — Замечу, Анна, — встревоженно, протрезвев, вмешался в разговор Роже, — что дары твоего отца предназначены королю Франции!

   — Роже, но разве такой пустяк Генриха разорит — каких-нибудь пять слитков!

   — Санта симплицитас! — вскричал Роже. — Пустяк!

   — Казимеж! — поднялась Доброгнева. — Или ты не король, что унижаешь себя торгом? Если девочке понравилась игрушка, пусть берёт так!

   — Досконально! Пусть берёт так! В свадебный подарок! И оставим этот низкий разговор, дочь моя, вернёмся к высоким темам!

Король сел к органу и взял мощный аккорд.

   — Прозит! — выкрикнул механический человек. Возле него стояла задетая Анна.

   — Дядя, а я не хочу — просто так. Я дам тебе золото, а ты наконец починишь мост, и ещё в стене, я видела, дырка...

   — Какое тебе дело до той дырки! — сердито воскликнул король. — Это моя дырка, что хочу, то с ней и делаю!.. — С новой силой Казимир надавил на клавиши, но вместо звука раздалось угасающее шипение. Король заглянул под орган.

   — Мыши, — уверенно сказала Доброгнева. — Опять меха проели.

   — Вот видишь, дядя, — сказала Анна. — Ты себе новый орган купишь. Если хочешь, я дам тебе десять слитков и ещё пять кубков серебряных. Что ты сердишься? Я хочу помочь твоей стране — ведь богатые должны помогать бедным. Даром ты золота не возьмёшь, обидишься, а так — Польше хорошо и Генриху приятно...

   — Понимаешь ли ты, что говоришь! — как ужаленный, вскочил Казимир. — Ты оскорбляешь меня! Перед лицом союзной державы! Кроме золота, я вижу, у тебя нет ничего святого!

   — У меня дяди — святые! — в запальчивости возразила Анна. — Борис и Глеб, убиенные мученики!

   — Папа имеет на этот счёт другое мнение.

   — Значит, он ошибается!

Все смолкли, потрясённые.

   — Кто?..

   — Ваш папа.

Казимир задохнулся от возмущения:

   — Дочь моя, ты ещё и богохульствуешь!

   — Они святые, святые!.. И дед мой, Владимир, — тоже святой!

   — Владимир?.. Многоженец и братоубийца!

   — Это ты богохульствуешь! — закричала Анна. — Я отцу скажу! Или ты забыл, что это он посадил тебя на престол!

   — Что она говорит! — всплеснул руками Казимир. — Я вернул Ярославу восемьсот пленников!

   — Анна!.. Казимеж!.. — металась среди них Доброгнева. — Что за спор! Вы же родственники!

   — Знать не хочу таких родственников! — кричала Анна.

   — Ярослава наш Болеслав бил, — тоже кричал Казимир, — и ваш Мстислав, все били, он только и делал, что бегал в Новгород за подмогой... Он...

Но Анна, исчерпав аргументы, перешла к более действенному методу спора: она беспрестанно нажимала на кубок, и, глуша яростные речи Казимира, механический человек повторял:

   — Прозит!.. Прозит!.. Прозит!..

В душевной маете бродил Даниил по двору, и не сходил к нему сон в эту ночь.

   — Нет, из чаши! Из чаши, а не облатками!.. — вдруг услышал он и поднял голову. Анна сбегала вниз по лестнице, и щеки её пылали гневом. — И святые наши — настоящие, настоящие!

За Анной торопилась растерянная Доброгнева.

   — Девчонка! — перегибаясь через перила, закричал Казимир. — Богохульница! Вот я обо всём напишу Генриху!

   — Пиши!.. — обернулась Анна. — Так Генрих тебя и послушал!.. Дырявый король!

   — Ярославна! Анна! — спешила за племянницей Доброгнева. — Что пустое к сердцу принимаешь?

   — Пустое? Я ему добра желаю, а он меня — богохульницей!.. — Анна увидела Даниила, бросилась к нему: — Даниил! Буди рыцарей, седлайте коней! Едем, немедля!

   — Анна... — начал было Даниил.

   — Ноги моей больше не будет в этой земле! А когда я стану королевой, мы с Генрихом объявим ему войну!..

И вдруг она уткнулась лицом в грудь Даниилу и горько заплакала. Даниил стоял не шелохнувшись, и рука его застыла на полпути к волосам Анны...

Метались по стенам двора блики от множества факелов и торопливые тени. Крики, ругань, звон железа, конское ржание сопровождали суету неожиданного отъезда.