Три имени вечности

Гул не прекращался, он все нарастал и нарастал, и когда он достиг апогея, Эйтор не выдержал и открыл глаза. Увиденное повергло его в шок – он находился не в горах, а лежал у себя дома в постели! Эйтор в недоумении огляделся, не веря до конца в происходящее – настолько он успел сжиться с происходящим во сне. Было раннее утро, редкие автомобили проносились по пустынной улице, но тот ужасающий шум, который заставил его закрыть глаза в том мире, создавали вовсе не они. Это был грохот турбин большого пассажирского авиалайнера, пролетавшего над его домом на небольшой высоте. От этого звука дрожали стекла в окнах, а посуда на столе сотрясалась как во время подземных толчков. Но в тот момент Эйтор не смог осознать, что это был именно самолет, а не что-то другое.

Он сел на кровати и обхватил руками голову, пытаясь понять – кто он и где находится. Очевидно, что он только что спал и ему снился необычный сон. Один из этих странных, пугающих снов. Но почему этот сон был такой яркий?

Не утруждая себя долгими поисками ответа на этот сакраментальный вопрос, Эйтор ничком повалился на постель и сделал попытку включить рациональное мышление. Обычно в стрессовых ситуациях оно его не подводило. Но попытка не удалась – в следующую секунду он снова провалился в сон, но так и не уловил момента перехода.

«…Эт димитэ нобис дэбита ностра, сиквит эт нос диминтимус дэбитарибус нострис…». Незнакомый немного хриплый и усталый, но твердый мужской голос произносил слова незнакомого языка торжественно и неторопливо. Казалось, добрый учитель читает вслух своим ученикам историю их страны, историю побед и свершений.

Эйтор осторожно выглянул из-за камня, на котором тонким слоем лежал легкий как птичий пух пепел, невесомо взлетающий вверх от малейшего дыхания. Уже светало, в быстро просветляющихся сумерках был рассеян запах гари и смерти. На небольшой площадке в полусотне метров от него расположились они. Враги.

Полтора десятка закованных в тусклый серый металл чернобородых людей стояли, преклонив головы, на брусчатке, выложенной в виде причудливого орнамента. Они смиренно слушали неторопливый речитатив.

«…Эт нэ нос индукас ин тэнтэтионэм сэд либэра нос э мало…». Голос чтеца возвысился до фальцета.

Да это же «Pater noster», то есть «Отче наш» на латыни! Эйтор – настоящий Эйтор, а не человек из его сна – понял, что звучит молитва на латыни, хотя этого языка он не знал. Этот факт поверг его в смятение. Он подумал: «Значит, мое «я» не полностью поглощено той, неизвестной мне личностью? Значит, я все же сохраняю некоторый контроль над своим сознанием?».

Эйтор попытался вспомнить, кто он и где живет. Это потребовало от него значительных усилий. Лоскуты множества образов и сюжетов веерообразно раскинулись перед ним, словно бы предлагая выбрать любой из них. В какой-то момент ему показалось, что он не может вспомнить ничего, и страх схватил его цепкими щупальцами, но уже через секунду Эйтор вспомнил о том, что он человек двадцать первого века.

Невозможно передать словами, как это его обрадовало! По неизвестным причинам в нем появилась уверенность, что даже если хотя бы мельчайший фрагмент «его» останется под контролем его «я», его истинной сущности, то ему не составит проблем рано или поздно проснуться и вернуться в свой мир.

«Куониам туум эст рэгнум эт виртус эт глория ин сэкула. Амен!».

Все присутствующие на церемонии перекрестились и, выпрямившись, надели блестящие металлические шлемы с белыми плюмажами. Читавший молитву высокий монах в испачканной пеплом и землей коричневой сутане тоже перекрестился и аккуратно положил молитвенник в небольшую холщовую сумку, висевшую у него на плече. Выражение его лица было суровым, когда он читал «Pater noster», и осталось таким, когда к нему подошел один из молившихся воинов, по виду и благородной осанке – главный из них. Они перебросились несколькими короткими фразами. Монах, полуобернувшись, указал в ту сторону, где прятался Эйтор, и принялся что-то говорить, сдержанно жестикулируя.

Предводитель захватчиков слушал его невнимательно и отвечал односложно, в то же с хищным видом озираясь по сторонам, иногда отворачиваясь от монаха и напряженно вглядываясь туда, где находилось большое озеро.

Эйтор – истинный Эйтор, то есть человек нашего времени – с трудом мог понимать смысл их беседы, которая велась на испанском языке. Это был не современный вариант испанского, который он когда-то изучал, а староиспанский язык, так называемый «эль кастельяно антигуо». Эйтор и так-то не очень хорошо понимал разговорный испанский, а тут ему пришлось напрячь все свое внимание, чтобы суметь распознать в необычных для его слуха фонемах знакомые словосочетания.