Три имени вечности

– Двое. Сын и дочка. Взрослые уже они, у них у самих дети большие… В большом городе живут. Вот когда заболел Аксентий, тогда и понял он, что главное для него в жизни это сказки создавать.

– Рассказывать?

– Ну и рассказывать тоже, да… – Анна засмеялась. – Но и не только. Рассказать сказку многие могут, а вот создать ее, создать и жизнью наполнить, тут настоящее мастерство требуется. Таких мало. А он может. Из ничего сказки и мифы всякие сплетает. Откуда только и берется! Когда сын у нас маленький был – такой непоседа! – его спать уложить невозможно было никакими способами. Так Аксентий, бывало, берет его, усаживает себе на колени и начинает сказку рассказывать. И рассказывает не просто так, какую-то знакомую всем сказку, скажем, по Красную Шапочку. Нет. Он же на ходу сказку выдумывает. Про зайцев, которые решили дом-крепость на холме построить, да все перессорились, а волк их по одному съел. Или про лису, которая купила себе трактор, чтоб лес перепахать, а трактористом лешего наняла и потом перехитрила, не заплатив… Про… да много про что. А то иногда на ходу сказку выдумает, да еще и тут же стихами ее расскажет, да так складно! Целый час подряд может стихами говорить.

– А где он этому научился?

– А этому нигде не научишься, – Анна посмотрела в окно, из которого открывался живописный вид на противоположный берег ручья, где раскинулся светлый сосновый бор, весь просвеченный ярким летним солнцем. – Эту способность он от деда своего получил. Дед у него тоже тун был, он на юге Коми жил, в деревне одной в Усть-Куломском районе. Враль был такой, что полдеревни к ним зимой по вечерам приходило. Набьются в избу, как соленые огурцы в бочку, и сидят при лучине, слушают его допоздна. Дети-то приходили, оно и ладно бы. Да ведь не только детвора была. И взрослые тоже туда же… Уж, казалось бы, мужики уже, у всех семьи, ан нет, как дети малые прибегают к нему – сказки и истории всякие с продолжением слушать.

– А какие истории? – спросила Ника.

– Да я и не знаю, – Анна пожала плечами. – Всякие. Он мужик был тертый, жизнь не по книжкам изучал. Его еще в русско-японскую войну в армию забрали, и попал он в Преображенский полк… Был такой полк гвардейский в царской армии, туда только очень высоких рекрутов брали. И был он там правофланговым в своей роте, потому что росту в нем была сажень и полтора вершка. Это по нашим меркам будет два метра двадцать сантиметров. И силища была соответствующая. То есть не было, говорят, границ у его силы. Подковы гнуть – такими мелочами он даже и рук марать не хотел. Лошадь на спине перенести через реку вброд – это для него забава была. Мог бревно огромное весом килограмм пятьсот перетащить один, когда дом строили. И Аксентий мой такой же могучий.

– Да! – воскликнула Ника. – Это у него наследственность такая!

– У них в роду не все такие. Только те, которые тунами могут стать, те и силищей отличаются. С детства видно, есть у ребенка способности туном быть или нету… Хотя, – поправилась хозяйка, – иногда бывает так, что с малолетства парень или девка невысокие да слабые физически, а потом вдруг – глядишь и вымахали, и силу набрали! Или наоборот тоже бывает. Рос-рос парень, всех опережал в школе по росту, а потом остановился и не растет. Так и остался среднего роста да слабосильный. Ему уж туном не стать. Человеком стать может, если постарается, а туном – нет. Такое им заклятие когда-то на род наложили.

– Заклятие? Ничего себе! – воскликнула Ника и спросила: – А кто это сделал?

– А он потом сам как-нибудь тебе расскажет. Это их семейная история, пусть уж он сам… Вот и закончили, – Анна стряхнула с рук остатки пены и, сполоснув руки чистой водой, сняла фартук. – Пойдем на огород, что ли. Надо бы картошку прополоть-окучить, поможешь мне. У вас-то там, в столице, огородов, небось нету?

– Нет, – призналась Ника. – Как-то надобности не было. Не умею я, если честно…

– Ну, тогда пойдем, я тебе покажу, как это делается.

Картофельные ряды и так были в идеальном состоянии, только кое-где возле кустиков картофеля виднелись редкие сорняки. Поначалу неумело, а потом все увереннее и увереннее, работая старенькой тяпкой, вынесенной для нее из сарая Анной, Ника стала постепенно входить в рабочий ритм. Был теплый солнечный день, мягкая и легкая приятно пахнущая земля была так близко и так благодарно отзывалась на любые действия, свежий прозрачный воздух был без малейшей примеси городских запахов, а журчание и плеск ручейка создавали ровный убаюкивающий фон.

Возле Ники, прямо посреди огорода, между картофельными рядами развалилась на солнышке одна из хозяйских собак – большая, черная, с торчащими ушами-лопухами. На каждой из ее надбровных дуг, прямо над умными карими глазами, было по одному белому пятнышку. Когда собака смотрела на Нику, скаля белые клыки от избытка чувств, то казалось, что не два, а целых четыре глаза с любопытством наблюдают за гостьей.