Три имени вечности

– …Она сама подошла ко мне, не стесняясь своего спутника. Это было необычно, конечно, но не настолько необычно, как может показаться обывателю-пуританину – ведь в кругах театральной богемы и не такое бывает. …И мы встретились на другой день, и оказались, вот парадокс, созданы друг для друга. Почему парадокс, спросите вы? Потому что не было в мире более нелепой парочки. Она –восточная красавица, высокая, словно сошедшая с великолепных иллюстраций к «Тысяче и одной ночи». Чувственные яркие губы, разлет черных бровей, магический, гипнотизирующий взгляд черных огромных глаз, длиннущие изогнутые ресницы, тонкие, изящные белые руки. И волосы – прекрасные вороновы крылья. А вот я – вы видите, пузатый, лысоватый и нахальный провинциал с глазами навыкате… Нонсенс.

– Внешность, наверное, не главное, – вполголоса произнес Глеб.

– Не-ет, молодой человек, позвольте с вами не согласиться, для женщины внешность ее мужчины это очень, очень важная вещь! Женщина, как правило, инстинктивно старается себе выбрать наиболее привлекательную и физически сильную мужскую особь, чтобы передать их общему потомству наилучшие гены. Вот вы, к примеру, выглядите очень крепким и уверенным в себе. Это я вам говорю как специалист, уж типажи-то я отлично распознаю. У вас густые волосы, у вас в целом правильные черты лица, хорошо вылепленные скулы, волевой подбородок. Вы неплохо одеваетесь, опрятны и чисто выбриты. Вы не самого высокого роста, да, но все-таки выше среднего, это хорошо для выбора вас в качестве партнера противоположным полом… Лицо европеоидное, что для данной территории, где вы обитаете, является преимуществом. Вам бы в фильмах героев играть. Так что, скорее, всего, у вас нет отбоя от женщин, и вы вполне себе ловелас, каких поискать. Так?

– Не совсем, – Глеб, густо покраснев.

Ему не хотелось рассказывать о том, что он не относится к людям, заводящим мимолетные интриги, и что сердце его пока свободно. «Пусть это останется со мной», подумал он, а разомлевший от выпивки Иванов все говорил:

– Я чувствовал, что мы очень близки, что мы прекрасно понимаем друг друга во всем. Это, наверное, называется духовная близость? …Знаете, когда внутренний мир одного человека пересекается хотя бы частично с миром другого, обычно возникает взаимная симпатия. Если их миры пересекаются больше – они становятся друзьями. Наши миры пересекались на девяносто процентов. И оставшиеся десять процентов тоже были близки. Но это вовсе не означало тупого копирования мыслей и воззрений одного – другим. Нет! Это был творческий, свободный союз двух равных личностей! У нее на все события и проблемы был свой, оригинальный, иногда парадоксальный взгляд. Я чувствовал себя рядом с ней так, как будто прожил с ней целую жизнь. И это было необычным для меня – ведь для отношений мужчины и женщины этого совершенно не требуется. Иногда достаточно одной только вспыхнувшей на одно-единственное мгновение страсти, чтобы они оказались вместе. …Правда, через некоторое время они обнаруживают себя в пустоте – чужие люди, не особо нужные друг другу… Мы были вместе два прекрасных года. Были вместе…

Он умолк и стеклянным взглядом вперился в столешницу.

– И что было потом? – не выдержал Глеб.

– Потом? Потом уже не было ничего… Я возомнил о себе слишком много, друзья мои. – почти рисуясь, произнес Иванов. – Слишком много. Она была из простой семьи, москвичка в третьем поколении. Небогатые родители… да и работала она учительницей начальных классов… очень любила детей. А я… Вы представляете себе театральный мир, ну или хотя бы слышали о нем и его закулисных нравах. – Он покачал головой. – Долго рассказывать, но в какой-то момент я решил, что мы не пара.

– Почему? – спросил Эйтор.

– Нет этому разумного объяснения. Нету. Ну-у-у…. передо мной раскрывались, как мне тогда казалось, новые неизведанные горизонты, новые ощущения, новые возможности. А тут… тут, вроде бы все стало знакомо. Казалось, что оно никуда не денется… Но все рухнуло. Эти молодые актриски… Это они, они виноваты! Да нет, что это я… не они, конечно, – с глубокой печалью в голосе сказал он, – …в общем, она ушла. Ушла!

Он стукнул кулаком по столу:

– Эх! Тогда я не понял, что произошло, думал – вот она, свобода! И я наслаждался этой свободой. Но мало-помалу я стал замечать, что внутри у меня, вот тут, где сердце, образовалась пустота, почти физическая пустота… Меня стали преследовать неудачи, моя постановка шекспировской пьесы была ошельмована критиками, меня перестали приглашать на телевидение, на творческие встречи… И наступил момент, когда я понял, что именно то, что мы с ней были вместе, именно наш союз и был тем локомотивом, который толкал меня к новым свершениям, давал мне новые идеи, давал мне силу… А сейчас все ушло… Меня забыли. А я жив! – прохрипел он нетрезвым голосом. – Вот я – тут! Пью дрянной коньяк с утра в дешевой забегаловке…

Иванов неловко и грузно поднялся со стула и враскачку направился к выходу, но на полпути обернулся и, указывая толстым пальцем на Глеба, проговорил почти трезвым голосом: