Три кита

И все же Поддонов больше никогда полностью не полагался на своих подопечных. Вслед за каждой сменой он непременно спускался в забой сам, чтобы еще раз проверить, все ли там – ладно? Если иной раз, особенно в ночную смену, ему это не удавалось, по понятным причинам, то он звонил на шахту своему заместителю или мастеру участка, в зависимости от того, кто из них находился на смене, и все подробно у них расспрашивал. Как, мол, и – что? Если все было хорошо или относительно хорошо, он ложился спать. Если нет, среди ночи мчался на шахту. Поддонов одного никак не мог понять, отчего все-таки произошел взрыв? В шахтовом журнале по замеру метана в нужной колонке было отмечено, что его норма вполне допустима. Промежуток по времени между замером и началом работы, то есть, тогда, когда произошел взрыв, являлся незначительным. За каких-то полчаса уровень гремучника не мог повыситься сверх меры. Если он и начал скапливаться, то – после отпалки в ночь. Поддонов подробно расспрашивал десятницу, которая появилась в забое в то роковое утро и, как будто бы, добросовестно сделала то, что ей и полагалось. По этому поводу он пытал Грохова. Тот встретился с десятницей в вентиляционном уже после того, как та вышла из забоя. По тому, как она припадала при ходьбе на одну ногу, Гаврилу сразу же показалось, что с ней что-то – не так. И, хотя свету было недостаточно, он успел, вроде бы, заметить, что лицо у ней местами испачкано сажей, глаза заплаканы, а канарейка болталась на ремне, перекинутом через плечо, точно посторонний и совершенно бесполезный предмет. Но Грохов не поделился своими сомнениями с Поддоновым. Зачем ему было зря наговаривать на девчонку, которая из-за этого могла огрести, по самое не хочу, неприятностей? Ведь Гаврил в точности ничего не мог знать. Он лишь догадывался. К тому же, у Поддонова наверняка уже состоялась серьезная беседа с глинжем, отвечавшим за всякую чрезвычайщину. Сразу же после того, как Дилана и его бригады не стало, на шахту одна за другой стали прибывать разные комиссии, как будто от их прихода могло что-либо измениться. Грохов же, хотя и являлся без пяти минут угольщиком, понял для себя одну простую вещь. Если сам о себе не позаботишься, никто о тебе заботиться не станет. То есть, если тебе на собственную жизнь не совсем наплевать, всегда будь на чеку, когда ты находишься под землей. Именно с этой целью Гаврил неожиданно для себя и на удивление родным и близким, в особенности же тем, кто каждый день спускался с ним в клети под землю, в первый раз отроду купил настоящую живую птицу. Но канарейка, повеселив горняков несколько дней кряду, в очередной раз очутившись в забое внезапно сдохла. Это стало тревожным сигналом, и шахтеры тотчас покинули забой!..

11

Был уже глубокий вечер, и за окном начинало смеркаться. Грохов хотел было принять душ, как вдруг зазвонил телефон.

– Это – ты, дядя! – раздалось на том конце провода.

Гаврил едва удержался от желания тотчас прервать связь. Девчонка явно начинала его доставать.

– Чего – тебе? – глухо спросил он.

– Нам надо встретиться!

– Да?! А переспать ты со мной не хочешь?..

Это вырвалось у Грохова как-то само собой. И он в досаде прикрыл трубку рукой. На том конце телефонной линии возникла короткая пауза.

– Посмотрим на твое поведение! Ты мужик – ничо. С понятием. Но какой-то неотесанный…

– Ну, так обтеши!

– Всему – свой черед!..

– Только гляди, ваятель в юбке выше колен, струмент зря не запорти. Я – крепкий орешек!

– Так вот, грецкий орешек! Спускайся во двор. Я тут в тачке сижу, тебя жду. И, поторопись!

– Ты знаешь, твое предложение – очень заманчивое! Только я вот как раз душ принять собрался. Так что, ты на мое общество не рассчитывай. Хоть до утра в тачке своей можешь торчать под моими окнами, а я не выйду, и – все тут!

– Выйдешь, дядя! Выйдешь! А, иначе, я попрошу своего отца… Уволить тебя с работы!

После таких слов, Грохов, едва не рассмеялся прямо в трубку. Нагло и цинично. Но вовремя сдержался.

– Ты – это, серьезно?

– Еще – как!

По сердитым ноткам, которые прозвучали в ее голосе, он понял, что сумасбродная девчонка как будто бы не шутит. Одного Гаврил не мог взять в толк: на кой ляд он ей понадобился?

– Так, что ты решил, дядя? Мир или война?