Три короба правды, или Дочь уксусника

– Не может быть! – воскликнул Артемий Иванович, у которого остались неприятные воспоминания о знакомстве с князем Мещерским в восемьдесят седьмом году. – Да я костьми лягу, но не допущу этого!

– Что мы с вами, пан Артемий, и делаем, – сказал Фаберовский, пнув Артемия Ивановича под столом в колено.

– Мещерский уже и указ заготовил, – вздрогнув и выпустив ухо Соломона, сказал Артемий Иванович. – Всех студентов жидовского племени уволят из учебных заведений и отдадут в солдаты, окромя молоденьких и смазливых, которых припишут к учреждаемому специальному при министре просвещения департаменту по подготовке барабанщиков, горнистов и кадетов.

– А меня куда? – растерянно спросил Соломон, растирая посиневшее ухо.

– А ты на каком курсе? – спросил Артемий Иванович и оценивающе оглядел грушеподобную фигуру студента-медика.

– На третьем.

– В департамент к Мещерскому не возьмут, – категорически заявил Артемий Иванович, как будто от него лично зависело принятие решения. – Раз Государя-Миротворца уберут, то гвардия сразу пожелает войну какую-нибудь с англичанкой учинить. Так что будешь ты из Туркестана полковнику Секеринскому донесения слать, если ему будет интересно. А то можешь лично в услужение к Галкину-Врасскому в тюремное ведомство.

– Пан Соломон, как мне показалось, заядлый театрал, – вмешался поляк. – Ему лучше к господину Всеволожскому попроситься. Будете для балетных мальчиков костюмы шить.

– А Бестужевские курсы? – с замиранием сердца спросила Варенька.

– Разгонят, само собой, – сказал Артемий Иванович. – Шутите, тут об университетах неизвестно: будут аль нет. А курсисток всех по борделям распишут, тут все просто, без департаментов. При каждом из гвардейских полков будет свой бордель, с образованными. Госпожу Соловейчик, к примеру, в лейб-гвардии казачий поставят, а вас, Варенька, вместе с Ольгой, в гвардейскую артиллерийскую бригаду. Будете в промежутках между половыми отправлениями господ обер-офицеров им о тангенсах рассказывать. Там уже и доски грифельные заготовлены.

– Теперь, пани курсистки, вы понимаете, почему мы здесь? Заговорщики исподволь, тайно уничтожают тех, кто в решающий день встанут насмерть за Государя. Вы же видели, Варенька, как они в театре расправились с жандармом, услышавшим разговор заговорщиков в великокняжеской ложе?

– Как же они убили его? – удивилась Ольга. – Ведь в театре всегда много народу.

– Яд кураре! – прыснула супом сидевшая с полным ртом Ксений Соловейчик.

– А вы заметили, Варенька, что когда заговорщики бежали из театра, они еще и наследника в заложники взяли? Он до сих пор находится у них в руках. А теперь вот и наш черед пришел. – Поляк дотронулся до перевязанной головы. – Ольга, если не затруднит: взгляните в окно, не следит ли кто-нибудь за домом.

– На противоположной стороне у типографии стоит извощик. Вот какой-то господин вышел и уехал.

– Ах, Ольга, вы ничего не умеете смотреть! – воскликнул Соломон. – Дайте мне. Да нет там никого, что вы говорите.

– Ну, раз нет, то и хорошо, – сказал Артемий Иванович. – У нас будет к одному из вас поручение, от исполнения которого зависит не только наша с его превосходительством жизнь, не только жизнь Государя, но и ваши всех здесь присутствующих никчемные жизни. Продолжайте, ваше превосходительство.

– Нужно, чтобы вы незаметно доставили записку генералу Черевину. Он живет в доме австрийского посольства на Сергиевской. Если его не окажется дома, передайте записку его денщику Карпу, но никому другому. Варенька, будьте добры, подайте бумагу и чернила.

– Кого же мы пошлем? – начал размышлять вслух Артемий Иванович. – Из всех здесь присутствующих серьезней всего выглядит Ольга. Дочь действительного статского советника, но брат … Сразу же в участок загребут, даже через мост не перейдет. Нет, Ольга не годится. Наиболее незаметна госпожа Соловейчик, но она слепая как курица. До Сергиевской дойдет, а тем лево с право перепутает и Клейнмихель письмо отдаст. Тоже не годится. Ну, Вареньку мы трогать не будем, у них с их превосходительством амур. Кончено, кавалер он в нынешнем положении не видный, лежит себе бревном, но хоть как-то надо привыкать, а то, коли письмо не доставим, и впрямь в бордель придется отправиться. Эй, эй держите его! Все, все, Степан, иду спать. Остается Соломон. Ты, Степан… э-э-э… то есть ваше превосходительство, письмо Соломону отдайте, а я пошел почивать. Кто со мной? Вы, Варенька? Нет? Вы, Ольга? Смущаетесь? Понятно. Ну, тогда ты, мумля очкастая, иди, меня обмахивай.

6 января 1893 года, среда