Три короба правды, или Дочь уксусника

Управляющим дома Балашовой был пожилой немец с геморроидальным цветом лица и заросшей седыми волосами тощей шеей, на которой болтался запутавшийся в растительности орденок.

– Управляющий домом титулярный советник Адольф Карлович Чреслер, – представился он. – Чем могу служить?

– Согласно имеющимся у Санитарной комиссии сведениям, вчера днем во дворе вашего дома произошло вулканическое брожение содержимого выгребной ямы, предположительно из-за попадания в нее вместе с испражнениями какой-то инфекции. И вами были вызваны в неурочное время золотари, чтобы скрыть данное происшествие, о котором вы не соизволили известить комиссию, хотя и обязаны были это сделать согласно распоряжению градоначальника от 14 июля сего года.

– Так чего ж сообщать, когда кто-нибудь наверняка из озорства в яму дрожжей кинул, – позволил себе пошутить Чреслер. – Я полагаю, что такого рода инфекция лечится инъекцией в лапу?

– Не в данном случае, – холодно отрезал поляк.

Управляющему пришлось ответить на вопросы, давно ли была зацементирована выгребная яма, не было ли трещин в цементе, сколько у него квартир в доме, сколько жильцов приходится на каждую, и сколько ретирадных мест, есть ли больные, нет ли страдающих кровавым поносом, и не умирал ли кто за последнее время, часто ли бывают посторонние люди, и не остаются ли здесь на ночь. Последний вопрос привел Адольфа Карловича в угнетенное состояние духа, но, тем не менее, он дал отрицательный ответ.

– Нам предписано осмотреть квартиры и все прочие помещения, – сказал Фаберовский. – Начнем с флигеля по Шпалерной.

Первым на очереди был чердак, куда они взобрались с площадки второго этажа по шаткой деревянной лесенке, верхняя половина которой была забрана в дощатый кожух с щелястой дверью, запертой на замок. Отперев замок одним из висевших у него на огромном кольце ключей, Чреслер пропустил представителей власти вперед, а сам остался у двери с зажженным фонарем. Чердак, как и положено, был пыльным и грязным, между печных труб с балок свисали березовые веники. Часть чердака была занята застиранным бязевым исподним, развешенным на веревках и замерзшим до жестяного состояния. Другая часть была свободна и дожидалась скатертей из кухмистерской Владимирова.

Следующей была квартира Черепа-Симановича. Дверь открыл сам хозяин в одной нательной рубахе и форменных шароварах.

– Вот, господа из Санитарной комиссии, – пояснил Чреслер. – Извольте впустить.

С видимым неудовольствием Череп-Симанович отступил в сторону. Посреди гостиной два солдата раздвигали большой круглый стол. Еще один сопел в углу у буфета, крутя мороженое. В лохани с битым льдом плавали бутылки шампанского, на полу шпалерой стояла водка и какая-то подозрительная мадера, которой можно было поить разве что нижних чинов.

– Праздник-с? – спросил Фаберовский, видя смущение хозяина и управляющего. – Имеется разрешение от полиции?

– А это вас не касается! – огрызнулся Череп-Симанович.

– Верно, не касается, – согласился поляк. – Господин Чреслер, извольте переписать всех находящихся в настоящий момент в квартире для предоставления сведений в полицию с последующим вытребыванием оных для освидетельствования врачами Санитарной комиссии. А мы пока осмотрим остальные помещения.

Выходя из гостиной в спальную, в которой стояли две двуспальные кровати, Артемий Иванович с Фаберовским услышали за спиной раздраженный шепот Черепа-Симановича и ответ Адольфа Карловича: «Не берут, я уж предлагал. Должно быть, кто-то из ваших же и донес. Нет, я обязан, извольте переписать, они предъявили бумагу, и я вас за какой-то червонец в месяц покрывать не намерен.»

– Клозетная чашка у вас с трещиной, – громогласно объявил Артемий Иванович, когда они возвратились из обхода по квартире и получили от управляющего список. – На полу зловонная лужа, не засыпанная хлорной известью.

– Но это хоть улаживается? – спросил Чреслер.

– Конечно. – Артемий Иванович осторожно, чтобы гидропульт не съехал на голову, нагнулся и прихватил одну бутылку водки.

– Уж лужа больно велика, – заметил поляк.

– Ах, да, и впрямь велика. – Владимиров взял еще одну бутыль, на этот раз из лохани. – Ну, ваше здоровье! – кивнул он выпучившему глаза от изумления и злости Симановичу и оба представителя Санитарной комиссии вместе с управляющим выперлись на лестницу.

Варакута оказался соответствующим характеристике генерал-майора Ярошенко даже больше, чем на фотографии из альбома. Он встретил их умильно и заискивающе, предложил чаю и лично обмахнул веничком ботинки Фаберовскому. Ничего интересного в квартире не было, клозетная чашка содержалась в образцовой чистоте, и уже на выходе Артемий Иванович заглянул в кладовку и заметил там кучу мешков.

– Это что, тыквы на зиму припасены? – спросил он у Варакуты.

Инженер неожиданно смутился.

– Извольте предъявить к осмотру, – вмешался поляк. – В жилых помещениях в таком числе земляные корнеплоды хранить запрещено, на то есть погреба.

Артемий Иванович вытащил один из мешков на свет и, развязав, вывалил на пол груду небольших медных самоварных корпусов.