Три короба правды, или Дочь уксусника

Звонок в дверь прервал его. Полковник Секеринский прибыл с большим объемистым портфелем, и генерал удалился в гостиную, задернув за собой портьеры. Сквозь щель между ними можно было видеть, как Секеринский сел на диван и стал докладывать о положении дел в городе и о текущих дознаниях, перелистывая на столе бумаги в толстой папке. Все это время Черевин беспокойно ходил по комнате, потом наклонился над полковником и спросил:

– А о покушениях на жизнь Государя никто не замышляет?

Снисходительная улыбка мелькнула на губах полковника, презиравшего старого и вечно пьяного солдафона.

– Как обычно, – сказал он. – Надворный советник Стельмах прислал с Пряжки ежегодное требование для безопасности снять на время праздников все церковные колокола, дверные колокольцы и поддужные бубенцы… Вот утверждение о том, что наш посол в Швеции намеревается перевезти из Упсалы в Петербург заговоренный скелет дьяка Катошихина для тайного изведения императорской семьи… Чертежи паровой блиндированной кареты для Их Величеств с кирпичными стенами … Заговор водолазов из Гвардейского флотского экипажа – это на водосвятие… А это, позвольте, что? «Из верхней палаты»? «На днях в Гребном канале была не по сезону рано выловлена гигантская корюшка двух саженей длиной и весом восемьдесят пудов с железными лужеными губами, которая была выращена нигилистами в Дании и тайно перевезена на английском пароходе в Гельсингфорс…» Тьфу, это тоже с Пряжки! Вот еще два письма из Бурашовской колонии: адская машина в виде царского самовара и поднятие в воздух Аничкового дворца при помощи воздушных шаров. Это Тверское земство вообще красное, давно пора их разогнать. Письмо из Цюриха от некоего Раздьяконова, который утверждает, что его соседи варят в подвале динамит, но если ему презентуют 250 рублей, он готов запереть их в подвале с поличным и сдать полиции… А вот анонимное письмо о том, что двое злоумышленников, скрываясь под фамилиями Фаберовский и Владимиров, выселили академика Кобелевского из его квартиры на четвертом этаже в доме на Конюшенной, с целью сделать оттуда подкоп под Мойкой и Министерством иностранных дел прямо к подножию Александровской колонны, с тем, чтобы обрушить ее прямо на балкон Зимнего дворца. Я как воспитанник Корпуса топографов без всякой рулетки скажу – не достанет. Да, собственно, вот, пожалуй, и весь мой список злоумышлений на жизнь Государя.

– Мой список несколько не совпадает с вашим, господин полковник, причем в части, не имеющий отношения к известиям из психиатрических лечебниц.

Улыбочка на лице Секеринского мгновенно сменилась некоторой растерянностью.

– Вам что-нибудь известно о произошедшем вчера на Варшавском вокзале в Гатчино после прибытия десятичасового поезда?

– Положительно ничего, ваше превосходительство.

– Так узнайте! Вчера чуть не убили двух петербургских обывателей, прибывших ко мне с важнейшим сообщением. Кстати, у вас есть свои люди в Гвардейском штабе?

– Есть один, капитан Сеньчуков, получает сорок рублей в год. Пишет доносы на своего тестя, служившего прежде в интендантском ведомстве, да о том, что начальник штаба Скугаревский ворует казенное мыло из клозетов. А сам, между прочим, тот еще тип – у меня на Гороховой мыло себе домой пытался утащить, да его за руку мой чиновник для поручений Аполлон Соколов поймал. Тоже на мыло нацелился – я только что специально новый кусок положил (кокосовое, с глицерином), а тут соперник-с. Невозможный народец, мыло приходится на четыре куска резать – иначе все прут.

– С Богом, с Богом, – махнул рукой Черевин. – Ступайте, полковник. И как узнаете что – сразу же с докладом ко мне.

Генерал вернулся в кабинет и велел Карпу подать чаю с лимоном ему и гостям.

– Хитрая рожа этот Пинхус, специально идиотом прикинулся, чтобы его не взгрели, – сказал он. – Проспал вчерашние события, а теперь крутится. Я помню, через полгода после назначения в Охранное начальником уехал он в Ново-Ладожский уезд к приятелю, а тут его неожиданно хватились. Стали над ним в сферах тучи сгущаться, так он как-то пронюхал об этом своим большим носом, и тут же в жандармское управление поступает телеграмма: поймали на станции Волхов двух злоумышленников, мужчину и женщину, с 16 пудами динамита. Генерал Оржевский, Дурново и товарищ прокурора в четыре утра экстренным поездом сей же час выезжают на место, а Пинхус уже там распоряжается. Дескать, раньше всех поспел. Правда, злоумышленники не злоумышленниками оказались, да и динамита никакого не было. Но Пинхусу благодарность, тем более, что на станции уже закуска была приготовлена. А вы тоже хороши! За что академика из квартиры выгнали?

– Так он прямо над послом живет! – сказал Артемий Иванович. – Мы уже и с посольским переводчиком знакомство завели.

– Ах, ловкачи! – покачал головой Черевин. – Этот ваш бразилец – самое непонятное во всей вашей истории. Ну, какое отношение может иметь он к заговорщикам, если даже таковые существуют? Он в Петербурге-то с восемьдесят восьмого года, пересидел здесь свою революцию, через три дня вновь представляться Государю будет. А?