Три короба правды, или Дочь уксусника

– Обещался судок вернуть, – ответил Петр Емельянович. – К тому же я приглашения напечатал, пора уже рассылать, а еще генерал на свадьбу не выбран. Может, их превосходительство кого пригласят…

– Ты бы, Петр Емельянович, не торопил бы так, неприлично. Я вот заметила, как их превосходительство головой покачивает неодобрительно.

– Знаем мы, чего они головой качают, – самодовольно ответил кухмистер. – Тут все на мази. Только ты, Ивановна, языком-то не шевели, не испорть все. Нам все поскорее надо, чтоб не прознали, а то козню какую-нибудь непременно учинят, в газеты опять гадость какую про нас пропечатают… Да и служба у Артемия Иваныча вон какая опасная. Помнишь, как позавчера нигилисты само его превосходительство чуть у нас на глазах не убили? Артемию Ивановичу до назначенной даты еще девять дней прожить надо – тьфу, тьфу, чтоб не сглазить… – Петр Емельянович перекрестился. – Лучше поспешить, уж лучше вдовой быть, чем в девках. Да и пенсию ей назначат, поди, немалую.

– Я не хочу вдовой! – начала подвывать Глафира.

– Потом моя очередь замуж будет! – торжествующе сказала Василиса.

– Цыц, дуры! Вон, они уже на извощике приехали! Бритые! Глашка, вся рожа в варенье! Ивановна, дай ей по лбу, чего она глаза вылупила!

Кухмистер поплевал на руки, пригладил пробор перед зеркалом и поспешил в переднюю открывать дверь, на ходу влезая в рукава сюртука.

– Что с вами, ваше превосходительство? – послышался его удивленный голос.

– Заговорщики опять пытались зарубить, – ответил поляк.

– Кабы не ваш судок, папаша, быть бы его превосходительству покойничком, тут к бабке не ходи. Примите свое имущество, пострадавшее за царя и Отечество. – Артемий Иванович протянул будущему тестю судок с рассеченным шелковым чехлом, в прорехе которого поблескивал помятый мельхиоровый бок.

– Что же это, никак саблей вам шубу-то прорубили? – сказал Лукич, поднявшийся наверх, чтобы помочь важным господам снять верхнюю одежду и доложить о сегодняшних наблюдениях. – Али топором? Вон, кровищи-то сколько за подкладку натекло.

– Не такая большая ценность – жизнь его превосходительства по сравнению с августейшей жизнью нашего Государя, – сказал, обидевшись, Артемий Иванович. Все жалели поляка, а его, живого героя, словно не замечали! А кухмистер даже поморщился, забирая из рук будущего зятя покалеченный судок!

– Проходите же скорее к столу, уж все готово! – суетливо сказала Агриппина Ивановна. – Водочки откушать? Или вам по болезненности нельзя?

– Можно, – сказал поляк.

– До завтрева нам генерал Черевин велел персонально от вас за домом понаблюдать.

– Через что же это вы, Артемий Иванович, солидности мужской на лице лишились? – со скрытой издевкой спросила Василиса. – Раньше-то вы положительней были…

– Молчи, дура! – окрысился на дочь кухмистер. – Не встревай, коли Бог ума не дал. Вот его превосходительству бакенбарды даже больше бороды идут, вылитый император австрийский!

– А что у нас в доме напротив? – перевел разговор поляк.

– Крутились около балашовского дома плотников двое подозрительных, – за дочерей ответил кухмистер. – Я к кухарке ходил, прописать ей ижицы малую толику, – копыто свиное без спросу стащила, анафема, – и встретил одного спускающимся с чердака. Инструмент у него ржавый в ящике, так что никакой он и не плотник.

– А второй дворника отвлекал в это время! – встряла Глафира.

– Известное дело, – подал из прихожей голос Лукич. – Один отвлекает, а второй в это время по чердакам шарит. Мазурики! Я этого второго уж видал разок прежде, он в ту субботу целый день у Балашихи в доме пробыл. А этот, который в дом пошел, так из него и не вышел. Где-то сидит. Должно быть, ночи дожидается. Чего украдет, а утром его подельник опять дворника отвлечет – вот он с краденым и смоется.

– А у сапожника на чердаке опять нечисть выла, – доложила Василиса.

– Черт с нею, с нечистью. Надо бы этого плотника поймать. – Поляк встал, поморщившись от боли в спине, и кивнул Артемию Ивановичу. – Пошли.

Они ушли, но очень скоро вернулись.

– Уехал уже ваш плотник, – сказал поляк. – На нашем извощике. Пока вы тут в прихожей нас встречали. Пожалуй, надо выпить!

– Что ж только выпить? – забеспокоилась Агриппина Ивановна. – У нас и закуска готова! А какое жаркое у Петра Емельяновича получилось!

– Опишите-ка нам этих плотников, – сказал Фаберовский, когда они плотно пообедали и изрядно выпили.

– Они промеж себя похожие, – сказала Агриппина Ивановна, с умилением глядя на своего будущего зятя, отставившего в сторону тарелку с обглоданными костями и вытиравшего жирные пальцы о салфетку.

– Точно так, – согласился кухмистер и тоже взглянул на Артемия Ивановича. – Как пара рябчиков.

– Хоть одного тогда опишите, – попросил поляк.

– Брюнет, – сказала Василиса. – Но неинтересный. И борода дикая.

– Понятно, – удовлетворенно рыгнул Артемий Иванович. – А вы что скажете, папаша?

– Чернявый – это точно. А мордой, точно, осетр. Но не то, чтобы белуга, а стерлядкой, скорее, только с бородой.