Три круга Достоевского

К подполью, преступлению, пьянству, самоубийству ведут бесперспективность жизни в обществе, отсутствие целей и надежд. А цели и надежды должно обеспечивать общество. Если же оно их не дает, то оно больное. Не менее оно больное, если дает ложные цели.

Таков путь к наживе. Причины стремлений людей к деньгам социальные. Ибо деньги стали мерилом всех вещей, в том числе и человека. «Деньги есть чеканная свобода...» [4, 17]. Это точка зрения каторжан: деньги — свобода. По Алеше Валковскому, деньги — власть. По Зверкову («Записки из подполья»), день­ги — место на социальной лестнице. По Гане Иволгину, деньги дают человеку оригинальность. По герою «Игрока», «деньги — все». «Экономический принцип прежде всего» [5, 189]. Превыше всего, значит, и человека — это из «Крокодила». Герой «Подрост­ка»: деньги «сравнивают все неравенства» ![10,8,98]. Из подготовительных материалов к «Подростку»: «У него деньги, и он на­деется прожить без людей» [ЛН, 77, 70]. Деньги заменяют лю­дей.

Этот хор голосов не случаен. Разные стороны денег выделя­ют разные герои. Но они все едины в главном: деньги. — замени­тель человеческих ценностей. В этом социальная функция денег. Причем нельзя сказать, что в головах героев какой-то вывих. Нет. Вывих в обществе, где деньги действительно заменяют свободу, власть, оригинальность — все. Герои — дети своего общества.

Сам же автор, прямо от себя, а не через героев, в «Дневнике писателя» говорит: «В народе началось какое-то неслыханное из­вращение идей с повсеместным поклонением материализму. Ма­териализмом я называю, в данном случае, преклонение народа перед деньгами, перед властью золотого мешка. В народ как бы вдруг прорвалась мысль, что мешок теперь все, заключает в себя всякую силу, а что все, о чем говорили ему и чему учили его до­селе отцы, — все вздор» [1895, 10, 35].

Таким образом, погоня за деньгами — результат определен­ного умонастроения людей. Умонастроение — результат влияния идей, господствующих в обществе. Эти идеи — результат обще­ственной практики.

Путь к капиталу — это еще один социально обусловленный путь на российском бездорожье. Отношение к этому пути у пи­сателя самое отрицательное.

И здесь уместно вернуться к вопросу о неприязни Достоевско­го к людям отдельных национальностей, отмеченному при чтении по первому кругу. Посмотреть на эту проблему с позиций круга второго.

Широко распространено мнение об антисемитизме Достоевско­го. Не в литературе о писателе, она-то обходит этот вопрос и тем уже молчаливо поддерживает стереотип об антисемитизме, суще­ствующий в психологии массового читателя. Стереотип держит­ся на том, что евреи Достоевского всегда не симпатичны и имену­ются автором жидами.

На это сам Достоевский в свое время ответил. «Уже не по­тому ли обвиняют меня в «ненависти», что я называю иногда еврея «жидом»? Но, во-первых, я не думаю, что это было так обидно, а во-вторых, слово «жид», насколько я помню, я упоми­нал всегда для обозначения известной идеи: «жид, жидовщина, жидовское царство» и проч. Тут обозначалось известное понятие, направление, характеристика века. Можно спорить об этой идее, не соглашаться с нею, но не обижаться словом» [1895, 11, 86].

Сам автор подчеркивает, что он выступает не против наци­ональности, а против носителей определенной социальной идеи.

И далее разъясняет (в ответ на утверждение, что и среди евре­ев есть хорошие люди): «О, Боже! да разве в этом дело? Да и вовсе мы не о хороших или дурных людях теперь говорим. И раз­ве между теми нет тоже хороших людей? Разве покойный па­рижский Джемс Ротшильд был дурной человек? Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидов­ской, охватывающей весь мир, вместо «неудавшегося» христиан­ства» [1895, 11, 99].

«Жидовство» отделено здесь от еврейской национальности. Жидовство — это власть денег. И не случайно Достоевский не именует жидом еврея-труженика. Его «жиды» — всегда эксплу­ататоры, делатели денег.

Для Достоевского, понимающего «жидовство» как социальную идею, «жидком» мог быть и человек нееврейской национальности. Так, в «Преступлении и наказании» Разумихин именует «жидом» Петра Петровича Лужина, человека, как мне кажется, русского. «Жидовствующие умы» — это, по Достоевскому, те, «которым ни до чего, кроме себя, дела нет» [1895, 11, 4]. И совсем не по наци­ональности, а по социальности проводит классификацию Достоев­ский. В «Дневнике писателя» он пишет, что «появились теперь даже и восторженные жиды, иудейского и православного испо­ведания» [1895, 10, 99]. В его записной книжке можно прочесть: «А государство поддерживает жида (православного или еврей­ского — все равно)...» [ЛН, 83, 536].

Причем часто Достоевский рассматривает «жидовство» как плод последнего времени, т. е. фактически капитализма.

Достоевский нигде не выступает против еврея. Он выступает против определенного социального явления. Он не антисемит, как это казалось при чтении но первому кругу.