Все любящие «общечеловека» у Достоевского — демагоги. В предпоследнем выпуске «Дневника писателя» автор говорит о русских «скитальцах», скорбящих о рабстве вообще, но не думающих о своих крепостных: «Кто мешал им, если уж до того их одолевала гражданская скорбь, что к цыганам приходилось бежать, али на баррикады в Париж, — кто мешал им просто-запросто освободить хоть своих крестьян с землей и снять таким образом гражданскую скорбь, по крайней мере, хоть со своей-то личной ответственности? Но о таких освобождениях что-то мало у нас было слышно, а гражданских воплей раздавалось довольно. «Среда, дескать, заедала, и как же-де ему своего капиталу лишиться?» Да почему же не лишиться, когда уж до такой степени дело доходило от скорби по крестьянам, что на баррикады бежать приходилось? То-то вот и есть, что в «местечке Париже-с» все-таки надобны деньги, хотя бы и на баррикадах участвуя, так вот крепостные-то и присылали оброк» [1895, 11, 483].
Затем Достоевский говорит: «А ведь с отвлеченно-мировым характером скорби весьма и весьма можно ужиться, питаясь духовно созерцанием своей нравственной красоты и полета своей гражданской мысли, ну, а телесно все-таки питаясь оброком с тех же крестьян, да еще как питаясь-то» [1895, 11, 485].
Демагог любит говорить. Но свою суть он может выразить и без слов — поступками. Вот Федор Карамазов после сметри жены ведет разгульный, безобразный образ жизни, но — «с крепом на шляпе».
Демагогический стиль проявляется в способности увести разговор в сторону, если продолжать его невыгодно. Митя обращается к Хохлаковой и просит взаймы срочно необходимые три тысячи. Хохлакова сочувствует и дает совет искать золотые прииски — верный способ иметь деньги. Прокурор, не способный опровергнуть адвоката, приплетает к обычному уголовному делу проблемы внешней политики.
Демагог склонен отождествлять себя с чем-то общепринято ценным. В «Идиоте» один герой слышит неприятное для себя в речах другого. И заявляет, что другой «нападает на просвещение, проповедует изуверство двенадцатого столетия» [8, 316]. Против меня — значит, против всего святого.
Демагогический стиль — это способность вывести что угодно из чего угодно. Это хорошо подмечено Разумихиным: «Ну, да хочешь я тебе сейчас
Вот Смердяков выводит негреховность отречения от Христа. Я, только подумал отречься, как всевидящий бог отлучил меня от христианства. И, следовательно, когда я говорю, что я не христианин, то я уже и на самом деле не христианин — отлучен. Значит, я ни от чего не отрекаюсь. А вот другой пример явления этого же рода — довод не желающего подать милостыню, противника «малых дел»: «Нет, лучше я не подам. Тут чем хуже, тем лучше. Их расплодится больше, и тогда государство увидит, что надо их всех сделать богатыми и уничтожит нищих» [ЛН, 83, 564].
Демагогический стиль проявляется в способности обсуждать что-то, не касаясь главного в нем. Горячий спор о частном, о мелочах, и как будто договорились — о сути ни слова! Этот стиль отражен в записи об одном философе: «…а в статьях своих говорил
Демагог старается жить в мире иллюзорном, эксплуатирует понятия. Применяет их в иной области, чем та, для какой они предназначены. Так, Петр Верховенский эксплуатирует понятие «общее дело». Свои личные дела он называет «общими» и тех, кто не согласен с ним, выдает за врагов «общего дела». Понятие объявлено самоценным. С действительностью оно не сопоставляется. Оно просто подменило собой действительность. Суть подменяется понятием. Создается мир химер.
Если демагог защищает явление, защитить которое невозможно, то он просто употребляет слово «разумеется». Демагогический стиль проявляется в «высоком слоге».