Три круга Достоевского

Стиль этот весьма циничен. Тоцкий, вступая в «игру», где каждый должен рассказать о самом гнусном своем поступке, замечает, что в такой «игре» есть «непременная обязанность рассказать никак не иначе, как самый дурной поступок всей моей жизни. В таком случае, разумеется, не может быть колебаний: совесть и память сердца тотчас же подскажут, что именно надо рассказывать» f8, 127–128]. И обманывает, рассказывает, пожалуй, о самом лучшем из своих поступков.

Демагогический стиль проявляется через лицемерие. Ставрогин спрашивает Верховенского о здоровье губернаторши. Петруша вполне резонно отвечает: «Какой это у вас у всех, однако, светский прием: вам до ее здоровья все равно, что до здоровья серой кошки, а между тем спрашиваете. Я это хвалю» [10, 179]. Демагог здесь не Ставрогин — он просто играет под демагога. Под Петрушу. Петруша и хвалит Ставрогина за проявление своего родного стиля мышления.

Обладатели демагогического стиля сами по себе пусты. Им нечего выразить. Поэтому демагог любит недоговоренность, многозначительность. «Недоговаривать лучше и выгоднее. Все писать, все намекать и никогда не высказываться: этим можно снискать большое уважение, даже можно, не имея ни одной мысли, прослыть мыслителем. Да я-то этого не хочу» [ЛН, 86, 88].

Да, Достоевский такого не хочет. Он вообще считает демагогический стиль мышления признаком безличности. Безличности, мыслить не умеющей и живущей ради «иметь».

С демагогическим стилем хорошо уживается прагматический. Ибо демагогия — от выгоды. Но, однако, полного совпадения здесь нет.

Главное в прагматике — ставка на успех. Я, мое, близкое мне — всегда на первом плане.

Подросток говорит старому князю Сокольскому о ледяных камнях, способных уничтожить жизнь на земле. Ответ: «Ну пусть их летают, пусть летают. Тогда меня не будет и всех нас не будет. Неужели заботиться о том, что будет через столько десятков тысяч лет, когда тут обедать зовут. Этак кушанье простынет» [ЛН, 77, 153]. Стиль обнажен безошибочно: стоит ли думать о том, что будет после нас? Не стоит ни думать, ни говорить. Коль нет выгоды. Выгода — на первом месте.

«Человек весьма часто принадлежит известному роду убеждений вовсе не потому, что разделяет их, а потому что принадлежать к ним красиво, дает мундир, положение в свете, зачастую даже доходы» [ЛН, 83, 290]. Это — о прагматике. О стиле мышления, направленном на приспособление к любым, сулящим выгоду условиям. «При отсутствии всякой потребности в идеале и высшей мысли, они тем не менее льнут к прогрессу, потому что около него им выгоднее» [ЛН, 86, 79].

В шестидесятые такой стиль мышления Достоевский называл хлебным. Это подчинение мысли успеху. Казуистика подгоняется под дело.

Прагматик готов использовать любую легенду, даже вообще факту не соответствующую, если это сулит успех. Вот образец размышлений прагматика: «Протестантизм узок, безобразен, бесстыден, неразумен, непоследователен, несогласен сам с собой; это вавилон словопрения и буквальности, это — клуб состязания полумыслящих педантов, полуграмотных гениев и неграмотных эгоистов всякого рода, это — колыбель притворства и фанатизма, это сборное, праздное место для всех вольноприхо-дящих безумцев. Но он воспитателен и вследствие того ему суждено жить. Мало того: его следует питать и устраивать, окружать заботой и отстаивать в борьбе, как необходимую потребность sine qua non, духовной жизни человека» [1895, 10, 118]. Эти слова Достоевский именует «самым невозможным суждением».

Ради выгоды прагматик идет на все. Тринадцатилетний православный подросток, не желающий учить закон божий, объявляет себя католиком.

Смердяков считает, что не прав был солдат, умерший в плену, но от веры не отрекшийся: «…никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие» [10, 9, 162–163]. Чистый прагматизм.

Поклоняющийся успеху прагматик не прощает неуспеха. Он не судит победителей, но беспощаден к побежденным. Газеты, видевшие героя в генерале Черняеве, отвернулись от него после первого же его поражения.

Прагматистский стиль опирается на самые разнообразные средства. В том числе подхалимаж, шпионство, доносительство.

Критик, печатая свои статьи в журнале, включает в них стихи редактора. Достоевский замечает: «…я бы этого не делал» [ЛН, 83, 387].

Один из героев «Игрока» говорит: «Шпионство, конечно, подло, но — какое мне до этого дело» [5, 222]. Прагматизм.