Три круга Достоевского

В одном из писем, прямо связывая прагматистский стиль с доносом, Достоевский писал: «Вчера вдруг узнаю, что один молодой человек, еще из учащихся (где — не могу сказать), и которого мне показали, будучи в знакомом доме, зашел в комнату домашнего учителя, учившего детей в этом семействе, и, увидав на столе запрещенную книгу, донес об этом хозяину дома, и тот тотчас же выгнал гувернера. Когда молодому человеку, в другом уже семействе, заметили, что он сделал низость, то он этого не понял. Вот вам другая сторона медали. Ну, как я расскажу о5 этом? Это личность, а между тем тут не личность, тут характерен был особенно, как мне передавали, тот процесс мышления и: убеждений, вследствие которого он не понял, и об чем можно было бы сказать любопытное словцо» [П, 3, 207–208].

Прагматистский4 стиль склонен к необъективности. Оценивают в зависимости от отношения оцениваемого к себе. Неугодное — отлучают. Представители народа поступили плохо, и «пресса, общество и молодежь соединились вместе, чтобы не узнать народа: это, дескать, не народ, а чернь» [П, 4, 18]. По этому же рецепту у Достоевского отлучают думающих не так от вообще думающих.

Прагматик действует всегда в «духе времени». Как Валковский, когда он говорит о своем отношении к «низшим»: «Тогда и сек. Теперь не высеку; теперь надо гримасничать, — теперь все мы гримасничаем — такое время пришло…» [3, 361]. Главное здесь для меня — «все мы». Безличность (а носители этого стиля — безличности) любит говорить от имени всех.

Стиль мышления догматический. Не самостоятельное, а опирающееся на авторитеты мышление. Фактически безмыслие и слепое следование высказанному другими. Высказанное авторитетом — на веру. За единственное доказательство тезиса признается цитата из авторитета. Причем авторитет в одной области превращается у догматика в авторитет во всех областях.

Догматики, по словам одного героя, это люди, которые «полной безличности требуют и в этом самый смак находят! Как бы только самим собой не быть, как бы всего менее на себя походить! Это-то у них самым высочайшим прогрессом и считается. И хоть бы врали-то они по-своему, а то…» [6, 155]. Схвачена самая суть догматизма, о которой не всегда говорят в полный голос. Разве только вслед за авторитетом.

Высказанное авторитетом возводится в ранг религии. «У них даже отрицание религии возведено в религию» [ЛН, 77, 129], — говорится в подготовительных материалах к «Подростку».

Догматик не задумывается над сутью идеи, в которую он поверил. Он просто освещает этой идеей любую несправедливость. Как говорилось в «Идиоте», «один совсем в бога не верует, а другой уж до того верует, что и людей режет по молитве» [8,183].

Догматический стиль — это мышление в пределах заданности, в пределах каких-то рамок. Мыслию догматик спокоен. Он слепо повторяет чужие слова. Это он превращает мысль в оковы для мысли. Эту идею Достоевский вьцразил, касаясь догматиков-либералов. С его точки зрения, «либералы наши, вместо того, чтобы стать свободнее, связали себя либерализмом как веревками…» [1895, 10, 5]. Догматический подход к либерализму, по Достоевскому, искажает и либерализм как таковой.

Догматик, уверовавший в идею, не способен развивать идею: не считает возможным (как можно развивать то, о чем сказал авторитет) и не умеет. Таков уж стиль. Подход к действительности — с позиций идолопоклонства. Догматический сталь предполагает следование стереотипам. Думай и поступай как все, как авторитет, как все, поверившие авторитету. Эту особенность догматизма Достоевский не раз обнажает в записных книжках. Вот только одна из таких записей: «Вы любите общее мнение и волочитесь за ним: место злачное и доходы. Вы как прежние сенаторы. Я с общим мнением согласен» [ЛН, 83, 380]. Попутно здесь отмечена еще одна деталь: догматизм порою доходен.

Догматик меняет идеи лишь вслед за падением авторитета. Эта особенность догматизма вскрыта в «Дневнике писателя»: «Перед авторитетом европейским, например, русский человек, как известно, со счастьем и поспешностью преклоняется, даже не позволяя себе анализа, даже особенно не любит анализа в таких случаях. О, другое дело, если гениальное лицо сойдет с пьедестала или даже просто выйдет из моды: тогда нет строже русской интеллигенции к такому лицу, нет предела ее высокомерию, презрению, насмешке» [1895, 9, 324]. Только таким образом могут быть внесены поправки.

Сама жизнь внести поправки не может. Догматик боится жизни, боится фактов. Очень выразительная запись есть на этот счет в одной из тетрадей: «Явления бегают за наукой, наука бежит от явлений» [ЛН, 83, 439]. Наука, предназначенная для постижения жизни, уходит от предмета своего исследования. Это наука, основанная на догме. Догма и боится быть разрушенной жизнью. Жизнь для догмы опасна. Для нее все опасно. Один герой у Достоевского говорит: «Статистика опасна» [5, 191]. Очень выразительное и откровенное суждение.