Три круга Достоевского

Достоевский боится остановки в духовном развитии, топтания на месте, повторения фраз общих и к тому же сомнительных. Писатель считает, что результатом будет создание «церкви атеистов», создание новых богов. Пример подобного явления дан им в «Бесах», где один подпоручик, видимо, не без влияния Петра Верховенского проделал следующее: «Выбросил, например, из квартиры своей два хозяйских образа и один из них изрубил топором; в своей же комнате разложил на подставках, в виде трех налоев, сочинения Фохта, Молешотта и Бюхнера и перед каждым налоем зажигал восковые церковные свечки» [10, 269]. Решили, что — с ума. Самое простое решение. Хотя, конечно, помутнение разума просматривается. Но не только индивидуального.

Достоевский предполагает, что плодами преобразований могут воспользоваться люди, еще более дурные, чем сами преобразователи. Хуже, чем Петруша Верховенский, хотя кажется, что хуже уже не бывает. В «Подростке» один из героев приводит пример аналогичного явления из истории Франции. «Была во Франции революция, и всех казнили. Пришел Наполеон и все взял. Революция — это первый человек, а Наполеон — второй человек. А вышло, что Наполеон стал первый человек, а революция стала второй человек» [10, 8, 247].

Итак, Достоевский допускает, что результатом могут быть «хлебы» ценою свободы. Но есть и иное допущение: и «хлебов»-то не будет — одна кровь. Он даже полагает, что укоренится такое беззаконие, в котором сгорят и его устроители. В записной книжке 60-х годов записано: «Революционная партия тем дурна, что нагремит больше, чем результат стоит, нальет крови гораздо больше, чем стоит вся полученная выгода. (Впрочем, кровь у них дешева.) Всякое общество может вместить только ту степень прогресса, до которой оно доразвилось и начало понимать. К чему же хватать дальше, с неба-то звезды? Этим все можно погубить, потому что всех можно испугать. В сорок восьмом даже буржуа согласился требовать прав, но когда его направили было дальше, где он ничего понять не мог (и где и в самом деле было глупо), то он начал отбиваться и победил. В настоящее время в Европе нужно только возможно больше самоуправления и свободы прессы. Но там и это не достигнешь. Общество подозрительно и не в состоянии вынесть свободы. Вся эта кровь, которою бредят революционеры, весь этот гвалт и вся эта подземная работа ни к чему не приведут и на их же головы обрушатся» [ЛН, 83, 176].

Это высказано как предостережение от пути «на всех парах через болото», против призыва сразу пройти версту. Достоевский показывает, что верста может быть пройдена, но в обратном направлении. И чтобы идти вперед, надо будет еще наверстать эту версту зигзага.

На основе только науки, по Достоевскому, нельзя усовершенствовать социальный организм: «…мне вот что кажется несомненным: дай всем этим высшим современным учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново, — то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое и бесчеловечное, что все здание рухнет под проклятиями человечества, прежде чем будет завершено. Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов. Это аксиома» [1895, 9, 340–341]. Рухнет прежде, чем будет построено. В других случаях писатель допускает, что строительство будет завершено, а потом уже рухнет. Просто сдвигаются сроки: «…хотя коммунизм наверно будет и восторжествует, но мигом провалится. Утешения, впрочем, в этом немного» [ЛН, 83, 403].

В недолговечности здания, построенного по «новому слову», сомнений нет. Это вытекает из убеждения, что построено оно не теми средствами, которые пригодны для строительства. Ими можно лишь разрушать. «Хрустальный дворец» топором не строят. Не тот материал. Хрупок. Насилие, безмерное, уведет в сторону от намеченной цели, от «хрустального дворца». Не случайно у Достоевского в «Преступлении и наказании» хрустальным дворцом именуется трактир. Это символ. Символ того, что для нового общества, все понижающего, трактир и есть хрустальный дворец. Стремились к дворцу — пришли к кабаку: к понижению ценностей и к поголовному пьянству. Вот результат насилия.

Достоевский убежден, что люди сбились с пути. Ярко эта мысль выражена в выборе эпиграфа к «Бесам». Это отрывок из «Бесов» Пушкина и строки из Евангелия. Из первого следует: не тот путь, сбились, водит нас кто-то, нечистый, «по сторонам», а не вперед ведет. Во втором выражена надежда на временность «бесовства». Одумаются. При виде негативного результата.

В способности одуматься Достоевский, однако, сомневался. В письмах 1871 года Н. Страхову писатель говорит, что могут не понять истинные причины негативных результатов, обнаружат причины второстепенные и выдадут их за главные. И повторят все снова.