Три куля черных сухарей

Родион не обратил на нее внимания, вошел в калитку, на ходу вытаскивая из ружья пустые дымящиеся гильзы.

— Иди домой, — буркнул он Дарье, и та поспешно скрылась во дворе.

Ребята побежали к щурку, подняли его, Илья растянул веером радужные крылья.

— Вот гад, какую красивую птичку убил… И не целился… — Он распрямил на щурке взлохматившиеся перья, пригладил и понес птицу домой. Там он взял лопату и закопал щурка на огороде.

Возбужденные таким событием, ребята горячо обсуждали его. Одни жалели щурка и ругали Родиона, другие, наоборот, оправдывали его: щурки пчел ловили — вот и получили по заслугам.

— Пчелы полезные, мед делают, а щурки — какая от них польза? — угрюмо вынес свой приговор Никита Гурин, Васькин двоюродный брат и одноклассник.

Никита — суровый мальчишка, глаза у него припухшие, будто со сна, волосы на макушке дыбятся двумя кустиками, не прилегают: у Никиты две макушки. Значит, два раза жениться будет, говорит Васькина бабушка, есть такая примета. Но Никита о женитьбе пока не думает, и две макушки его беспокоят только потому, что они служат предметом для постоянных насмешек.

Всех птиц и зверей Никита делит на вредных и полезных.

— По-твоему, значит, все насекомоядные — вредные? — возразил ему Васька. — И синицы, и щеглы?

Синиц и щеглов Никита любил. Зимой у себя в саду он устраивал кормушки, ловил их в большом количестве. Всю зиму любовался ими, наслаждался их пением, а весной выпускал на волю.

Насупившись, Никита посмотрел на Ваську, возразил:

— То насекомые, а то — пчелы.

— Вот так да! — воскликнул Васька. — А пчелы, по-твоему, млекопитающие? — Васька, довольный своей остротой, засмеялся.

— То просто насекомые, а то — пчелы, — не сдавался Никита. — У пчел, может, жизнь устроена получше, чем у людей. Они, может, самые разумные. Не знаешь, а хихикаешь.

— Пожалел Родю, — сказал Илья. — У Роди пчел — ульями таскай — не перетаскаешь.

— Будто щурки знают, кто там живет: Родя или еще кто, — усмехнулся Никита.

— Так что, сразу убивать, да? — упрекнул Васька Никиту, будто это он, Никита, а не Родион подстрелил щурка.

Взглянув на небо, Илья вскочил как ужаленный:

— Чужак? — И, не дожидаясь ответа, побежал к себе во двор.

Возвратился быстро, вынес в каждой руке по голубю. Ребята потянулись к ним руками — каждому хотелось погладить упругие, лоснящиеся перышки птиц. Но Илья отстранил их, трогать не позволил.

— Не лапай — не купишь, — говорил он, а сам шарил по небу ястребиными своими глазами — искал «чужака». Заметил и швырнул натренированно голубя вверх.

Голубь камнем взмыл на высоту дома и только там расправил крылья, замахал ими, нацеливаясь опуститься на крышу. Илья снял кепку, подбросил ее, отпугнул голубя, и тот, будто рассердился, захлопал крыльями, сделал круг над двором, стал набирать высоту. Переложив другого голубя из левой руки в правую, Илья тем же манером швырнул и его. Этот сразу устремился вверх, присоединился к своему напарнику, и они повисли над домом.

Поднял кепку Илья, ударил ею о коленку, нахлобучил на голову.

В конце улицы в тот же миг взлетели сразу с полдесятка голубей. Илья усмехнулся:

— Игнатки своих трухну́ли, хотят заманить. Ничего не выйдет!

Вскоре на соседней улице тоже поднялась целая стая.

— И Лама своих поднял, — узнал Илья. — Все зарится на моих.

Лама — пожилой мужик, страстный голубятник, держит только белых. У него их, наверное, с полсотни. Жадность и наглость этого голубятника не имела границ. Если к нему попадал чужой голубь, отдавал он только за выкуп. Впрочем, и другие, в том числе и Илья, тоже были не добрее, но Лама своей наглостью превосходил всех…

Тем временем голуби поднимались все выше и выше, превращаясь в еле заметные точки. Чужой голубь продолжал летать самостоятельно и к ним не приближался.

Ребята стояли, задрав головы, смотрели в небо, будто там происходило что-то необычное.

Не отрываясь, смотрел в небо и Васька. Своих голубей у него не было, а любил он их страстно и поэтому всегда радовался безмерно, если случайно удавалось подержать эту птицу в руках.

— Осаживать пора, — заволновался он, — уже совсем не видно.

— Ничего, — успокоил его Илья и продолжал наблюдать за голубями.

Лишь когда с севера стала наплывать туча, Илья забеспокоился, побежал в сарай, выгнал оттуда голубей. Они с шорохом взлетели на крышу. Илья слегка вспугивал их, перегоняя с места на место. Парившая в небе парочка стала быстро снижаться и вскоре опустилась прямо на землю во дворе. А чужой голубь, так и не снизившись, удалился в сторону шахтерского поселка и вскоре скрылся с глаз.

— Старый чей-то, — определил Илья, любуясь своим красавцем, который, не успев опуститься, тут же, без передышки, распушил хвост и, подметая им землю, принялся сердито ворковать, наступая на голубку, словно отчитывал ее за какую-то провинность.

В ответ та кротко пригибала головку и отстранялась от него, а потом не спеша пошагала в дверь сарая. Голубь последовал за ней, и долго еще оттуда слышался его басистый голос.