Три куля черных сухарей

Один за одним слетели с крыши и другие голуби. Лишь молоденький пискун остался на коньке. Он почему-то пугливо озирался по сторонам, а потом вдруг снялся и полетел вдоль улицы. Поплутав между домами, он опустился на Чуйкину хату.

— Во, дурак! — удивился Илья и тут же, торопливо взогнав голубей снова на крышу, побежал к Чуйкиным.

Подбирая на бегу с дороги камни, Илья мчался как на пожар. Дышал тяжело, глаза горели — торопился спасти голубя. Еще издали он стал бросать камни на Чуйкину хату. Камни гремели о черепицу, падали во двор. Побеспокоенный цепной пес поднял лай. На шум выбежала Дарья, увидела Илью, стала ругать его:

— Опять, идол, с каменьями! Спасу от тебя никакого нема.

— Голубенок вон мой у вас на крыше, — сердито сказал Илья, продолжая бросать камни.

— Черепицу всю побил, проклятый.

Голубь наконец снялся и полетел домой, Илья побежал вслед за ним. А Дарья все не унималась, кричала на всю улицу свои проклятья.

— Да тю на тебя! — вышла из ворот Ульяна Гурина — Никитина мать. Маленькая, шустрая, голосистая, она никому спуску не давала. — Че разоралась? Ужасть какой-то, цельный день гвалт. И кричать, и стреляють, будто Мамай налетел.

— Понаплодили иродов, жисти от них нема, — не унималась Чуйкина.

— То-то ты жисти хорошей хотела — ни одного не выплодила, — обиделась Ульяна. — Нашла чем попрекать!

— А мы виновати? Может, то наше горе, што у нас детей нема… — оправдывалась Дарья.

— Оно и видно — горе. От жадности все. Кабы б горе, дак приютили б какую сиротинку. А то все легкой жисти хотели, тольки себе, тольки себе. Загородились кругом проволокой да колючими кустами. Ишь понатыкали в забор стекла, как тюрьму сделали.

— Дак то же от воров.

— От людей то, а не от воров. Горе у нее! А ты хоть одного приютила, приласкала, хоть раз покормила сирот Нюрки Гуриной? Она, бедная, бьется с тремя одна. Как думаешь, легко ей? А у Ахромея? Тоже трое без матери растуть. То по-твоему не горе, то ироды, а у тебя горе. «Понаплодили»! Родила б хоть одного, тогда б знала, как с ними. Ишь ты — мимо не пройди ребенку.

Нюрка Гурина — это Васькина мать. Услышав от крестной ее имя, Ваське стало стыдно и тоскливо, хотелось плакать…

— Дарья! — отозвался со двора Родион. — Перестань, иди в хату.

Дарья махнула безнадежно рукой на Ульяну, захлопнула за собой калитку.

— Микита-а! — крикнула Ульяна. — Марш сейчас же домой, сапустат. Дома делов непочатый край, а он с голубями… Ну, кому сказала?

— Во, а я шо?.. — заворчал Никита и нехотя поплелся домой.

Вслед за ним заторопился и Васька — у него дома тоже дел невпроворот: мать наказывала огород полоть, а он и думать об этом забыл.

ЧЕРДАК

Любимое Васькино место — чердак. Там он отключался от всего житейского и погружался в свой мир, в свои мечты. То он Гаврош на баррикадах, то вдруг вообразит себя Робинзоном на необитаемом острове, то он пробирается сквозь вулканическое жерло к центру Земли. А последнее время он все больше летает на аэроплане и кружит над своим поселком. С высоты ему до подробностей видно, что делается на земле: вот мать картошку полет на огороде, а вон в своем дворе Карпо, Васькин крестный, чертуется со шпалами — пилит их дисковой пилой на доски. Никита помогает отцу, хотя самому давно охота улизнуть с ребятами на ставок купаться. И Чуйкино подворье как на ладони: пасека, огороженная квадратной стеной, кобель дремлет у порога, а сам Родион ходит по саду, заглядывает на деревья и откусывает садовыми ножницами на длинном шесте сухие веточки.

Аэроплан!.. Как-то шли они с матерью из буерака, хворост несли, и вдруг из-за бугра выплыла тарахтящая крылатая машина на двух колесах. С крутящимся винтом, переваливаясь с боку на бок, она пронеслась над головой и скрылась. Но Васька успел многое разглядеть: летчика в кожаном шлеме и в больших очках, косые прутья-распорки между крыльями, велосипедные спицы на колесах. Самолет Васька видел впервые и потому стоял как завороженный с поднятой стриженой круглой головой и смотрел вдаль, куда скрылась винтокрылая птица.

Мать тоже остановилась в испуге. Проводив самолет печальным взглядом, проговорила:

— Ироплан… Неужто война будет? Вот так, помню, пролетел ироплан, и тут же война началась. А мы только поженились с отцом, и его на войну забрали. Вернулся уже в революцию, когда царя скинули.

Самолеты с тех пор стали летать все чаще и чаще. А вскоре возле города построили аэродром, и уже не было дня, чтобы они не кувыркались над поселком. И были это уже совсем другие самолеты, не те стрекозы, что появились поначалу, а какие-то маленькие, тупорылые, шустрые. Взлетит такой самолет повыше, заглушит мотор, перевернется вверх колесами и долго летит таким ненормальным манером. Или задерет хвост и винтом падает почти до самой земли, аж свист стоит. У Васьки даже дух перехватит — вот-вот врежется самолет в землю, но нет, взревет мотором и снова вверх взбирается.

По одному, а то и по два сразу выделывают они вот такие опасные трюки. Накувыркаются вдоволь и улетают на аэродром.