Три лилии Бурбонов

Хотя плохая погода лишила Генриетту Марию вестей от мужа на две недели, она знала, что её муж добрался до Йорка, и снова написала ему, убеждая не заключать никакого соглашения с врагами. Но вскоре она узнала, что губернатор Халла закрыл ворота перед её десятилетним сыном Джеймсом, герцогом Йоркским, и его кузеном Рупертом, которые должны были занять город от имени короля. Тогда королева дописала несколько строчек о том, что хотела бы оказаться на месте своего сына:

-Я бы сбросила негодяя (губернатора) со стены или он бы сделал то же самое со мной. Мужайся!

Послав немного денег мужу, Генриетта Мария с самым «большим ожерельем», несмотря на запрет парламента, тайно отпавилась в Амстердам в шесть часов тихим майским вечером. Вооружённые горожане выстроились вдоль дамбы со знамёнами, а на пути королевы была воздвигнута триумфальная арка. На бульваре Велюр её пересадили в «самую дорогую и богатую баржу» и, пока она плыла по каналу, развлекали состязаниями гребцов. А на суше её ждали театрализованные представления. С наступлением сумерек королева добралась до дворца, где после речи от Сената и шествия двадцати рот солдат ей разрешено было удалиться в свои покои.

-По дороговизне и великолепию, - заявил один из очевидцев, - подобного сегодняшнему празднеству в Голландии ещё никто не видел.

Четыре дня спустя Генриетта Мария вернулась в Гаагу, где застала голландский двор погружённым в траур из-за смерти одной из дочерей принца Оранского.

-Я начинаю думать, что на большом ожерелье наложено какое-то проклятие! – заявила королева своим дамам.

Хотя сам Фредерик Генрих предложил выступить гарантом его выкупа у амстердамских купцов, «никто в мире не захотел иметь к этому никакого отношения».

После похорон дочери принц Оранский поспешил присоединиться к своей армии, дабы открыть летнюю кампанию против испанцев. Вместе с дочерью Генриетта Мария присутствовала на большом смотре в лагерь между Гаудой и Утрехтом. Принц с сыном отсутствовал три месяца. Гости же осматривали его дворец с залом, увешанным трофеями, захваченными у испанцев, и прогуливались по посыпанным гравием дорожкам голландских садов с фонтанами, мраморными статуями, гротами, цветущими кустарниками и декоративными растениями. В это время лорд Джордж Дигби и Джермин, находившиеся в Париже, послали спросить у Генриетты Марии, не могут ли они присоединиться к ней.

-Это доставит мне большое удовольствие, - был ответ королевы, - потому что у меня нет никого в мире, кому бы я могла доверить вашу службу, и многие дела стоят на месте из-за отсутствия того, кто мог бы мне служить.

А поздней весной к ней из Франции приехал ещё один друг – Уолтер Монтегю, чтобы дать ей совет в вопросах, где его глубокие знания французского двора были бесценны. После чего она отправила Джорджа Дигби, стяжавшего себе славу оратора со времени защиты им Страффорда, к принцу Оранскому спросить, какую дальнейшую помощь тот мог бы оказать её мужу. Джермин же вернулся на свой старый пост её доверенного советника и дела сдвинулось с места. Правда, Дигби перегнул палку, обращаясь с Фредериком Генрихом как с непокорным членом английского парламента. Принц пожаловался Генриетте Марии, что ему не понравился её посланец, которого он нашёл слишком жёстким.

В середине июля из Кёльна пришла весть о смерти Марии Медичи, которая последние месяцы своей жизни провела в крайней нужде, покинутая большинством своих слуг и вынужденная топить печь мебелью вместо дров.

-Я опечалена потерей королевы, моей матери, - писала Генриетта Мария мужу, - которая умерла неделю назад, хотя я услышала новость сегодня утром. Вы должны надеть траур и вся Ваша свита тоже, и все наши дети.

-Я бы хотела, - добила она, - чтобы Вы послали за детьми, которые находятся в Лондоне, потому что, если дело дойдёт до крайности, им будет нехорошо находится там.

Несмотря на заявление Соединённых Провинций (Голландии) о том, что они не будут помогать английскому королю воевать с его подданными, оружие и деньги спокойно переправлялись из устья Мааса через Северное море в Хамбер. В конце концов, купец Вебстер из Амстердама дал королеве аванс за её рубины и подвеску из жемчуга в размере 140 000 золотых, бургомистры Роттердама – 40 000 золотых, а Флетчеры из Гааги – ещё 129 000.

Генриетта Мария начала уже тосковать по Англии:

-Ибо с тех пор, как я поселилась в Голландии, у меня постоянно болят глаза, и моё зрение не столь хорошо, как было. Я не знаю, это атмосфера страны или письмо, являющееся причиной слёз, которые иногда наворачиваются на них.

Она решила, что как только начнётся война, последует за Карлом I, хотя её враги «выступили…с заявлением, что меня не пощадят ни в коем случае». Наоборот, это усилило её желание воссоединиться с мужем. Королева не могла думать ни о чём другом, как о том, что снова увидит его «несмотря на всех злых людей, которые хотели бы разлучить нас»:

-Потому что это единственное удовольствие, которое остаётся у меня в этом мире, ибо без тебя я не захотела бы оставаться в нём и часа.