Три лилии Бурбонов

Король спокойно спал в эту ночь, но перед рассветом 30 января 1649 года был разбужен вздохами и стонами камердинера Томаса Герберта, спавшего рядом на тюфяке. Оказалось, тому приснился кошмар: будто бы в комнату вошёл архиепископ Лод, казнённый четыре года назад, в полном пастырском облачении. Выслушав его, король сделался задумчивым и решил больше не спать, хотя не было ещё пяти часов. Руки камердинера дрожали, когда он одевал Карла.

– Герберт, это как моя вторая свадьба, – сказал король. – Сегодня я хотел бы бы быть как можно более опрятным.

Он оделся в чёрное, но не в полный траур, и положил в карман своего камзола свежий носовой платок и апельсин, воткнутый в гвоздику. На нём были две рубашки, чтобы утренний холод не заставил его дрожать при восхождении на эшафот:

– Я не хотел бы, чтобы меня обвиняли в трусости, потому что не боюсь смерти. Я благословляю моего Бога, я готов. Пусть негодяи приходят, когда им заблагорассудится.

За ним пришли в десять часов, чтобы отвести из Сент-Джеймского дворца в Уайтхолл. Десять рот образовали двойную линию по обе стороны его пути, впереди шёл отряд алебардщиков с развевающимися знамёнами под звук барабанов. По правую руку от него следовал епископ Джуксон, а по левую – полковник Мэтью Томлинсон. Карл крикнул своим охранникам:

– Ну, же, мои добрые товарищи, идите быстрее.

По пути офицер задал ему вопрос:

– Правда ли, что Вы вступили в сговор с герцогом Бекингемом, чтобы убить своего отца?

На что король ответил:

– Друг мой, если бы у меня не было других грехов, кроме этого, как известно Богу, мне не было бы нужды просить у Него прощения в этот час.

Затем он указал на дерево в парке и сказал, что его посадил его брат Генри. По прибытии в Уайтхолл полковник Томлинсон, отвечавший за своего царственного пленника на протяжении всего судебного процесса, передал его полковнику Хакеру, предъявителю смертного приговора, но король попросил своего тюремщика тоже остаться. Отказавшись от духовной помощи двух священников, он принял Причастие в спальне Джуксона. Затем ему подали обед и, по просьбе епископа, Карл выпил бокал вина и съел кусок хлеба, чтобы не чувствовать слабость.

– А теперь, – покончив с обедом, произнёс он, – пусть придут негодяи. Я простил их и вполне готов.

Однако всё было готово только к половине второго. В сопровождении Хакера он прошёл по галереям, вдоль которых выстроились люди, большинство которых молились, и через проход Банкетного зала вышел на открытый воздух. На случай его сопротивления в пол эшафота с чёрными перилами были вбиты скобы, к которым осуждённого можно было привязать верёвками. Двое ожидавших его палачей были одеты в грубую, плотно облегающую шерстяную одежду и чёрные маски. Один из них надел седой парик и бороду, а другой – чёрный парик и широкополую шляпу, причём оба были мускулистыми мужчинами. Все окна домов, выходивших на эшафот, и даже крыши были заполнены зрителями, но так как толпа ждала казни с рассвета, холод словно сковал всех и самыми громкими звуками был стук копыт всадников. Поскольку в пределах слышимости находились только первые ряды солдат, охранявших эшафот, Карл обратился со своей прощальной речью к Джуксону и Томлинсону. Палач в чёрном парике встал перед ним на колени и попросил прощения.

– Я прощаю всех тех, кто идёт сознательно на то, чтобы пролить мою кровь, - ответил король.

После чего, собрав волосы под шляпу, спросил:

– Мои волосы Вам не мешают?

– Я умоляю Ваше Величество убрать их ещё больше под Вашу шляпу, – произнёс палач с поклоном.

Джуксон помог своему господину сделать это, добавив:

– Остался ещё только один этап, хотя и бурный и доставляющий хлопоты, но всё же очень короткий. Зато он перенесёт Вас с земли на небо.

На что Карл ответил:

– Я перехожу от тленной к нетленной короне.

Затем он снял свой чёрный плащ и дублет и отдал епископу орден Святого Георгия, который носил вместе с лентой Подвязки. Указав на плаху, король попросил более высокого из палачей установить её так, чтобы она не раскачивалась.

– Она прочная, сэр, – заверил его мужчина.

– Я прочту короткую молитву. А когда махну рукой – наноси удар.

На мгновение замерев, в одной рубашке и штанах, и выпрямив спину, он бросил последний взгляд на небеса. При этом его губы шевелились. Наконец, опустился на колени и положил голову на плаху. Через короткий промежуток его рука взметнулась и палач в седом парике взмахнул топором. Одного удара оказалось достаточно. Невысокий, полный палач схватил отрубленную голову за седые волосы и продемонстрировал её толпе внизу. Некоторые плакали, другие отворачивали свои лица, а несколько человек упали в обморок.

Когда Генриетта Мария услышала правду из уст Джермина, в первое мгновение она не могла в это поверить. Поднявшись с места, королева словно превратилась в мраморную статую.