Три (ЛП)

Как бы я ни желала, чтобы он ушел, теперь, когда он оказался далеко от меня, я не могла спокойно вздохнуть, несмотря на всю помощь, которую он оказал нам в последние несколько недель. По крайней мере, когда он был рядом, я могла за ним следить. А теперь у меня было такое чувство, словно я уронила нож с закрытыми глазами и мне оставалось только надеяться, что он не вонзится мне в ногу.

Кто-то забормотал во сне. Возможно, Джек, один из выживших членов чикагского сопротивления. Он так и не пришел в себя с тех пор, как Милиция Нравов разбомбила тоннели и мы все едва не оказались погребенными заживо. Его худое тело звездой раскинулось у входа в здание, а другой парень из Чикаго по кличке Крыса, очень низкий в противоположность высокому Джеку, лежал на боку сразу за ним. Шон заснул, прислонившись к старому дивану, свесив голову и положив руки на бедра ладонями вверх, как будто медитируя. На диванных подушках за его спиной свернулась калачиком Ребекка, держа в руках вместо юноши, который явно хотел бы там оказаться, металлические костыли.

Хотя ей следовало остаться в мини-маркете вместе с ранеными, Ребекка настояла на том, чтобы идти вперед. Ее телу сложно было поддерживать общий темп, но она не жаловалась. Это меня беспокоило. Она будто пыталась что-то доказать.

Еще двое, растянувшиеся в столовой, тоже были из чикагского сопротивления и не оставили надежду на то, что их семьям каким-то образом удалось пережить атаку на убежище, что они сумели сбежать и направились на юг.

Снаружи послышался хруст веток. Я тихо поднялась и стала пробираться мимо спящих к открытой двери. Воздух, свежий и застоявшийся одновременно, пах солью и плесенью. Из-за песчаных дюн раздавался шепот океана, плеск волн, шорох высокой травы между пляжем и этой старой прибрежной деревней, где мы устроили лагерь. Она называлась Дебор-как-то. Надпись «Добро пожаловать в...» много лет назад пала жертвой чьих-то упражнений в меткости, ее правая сторона была усеяна маленькими ржавыми дырочками.

Когда-то Дебор-как-то был шикарным местом. Ворота, которые не пускали бедноту, рухнули, но все еще были здесь: их свалили за сгоревшей будкой охраны. Во время Войны здесь бунтовали, как и в большинстве богатых поселений. От пустых пляжных домиков, раскрашенных, как пасхальные яйца, остались только руины: обугленные пальцы несущих балок, тянущиеся к небу, наполовину обрушившиеся фундаменты на старых сваях, стены, покрывшиеся слоем песка и соли, с кляпами из перекрещенных досок на месте окон. Где-то неподалеку стукнула ржавая сетчатая дверь.

Нижняя ступень крыльца снова тихо скрипнула. Это был всего лишь Билли, который сгорбился так, что торчали острые локти и лопатки. Он сдирал кору с ветки и, кажется, не замечал моего присутствия.

Я недовольно скривила губы. Если дежурит Билли, значит скоро рассвет. Он сменил Чейза ночью. Но Чейза не было на месте. Полотенце, на котором он спал, валялось около окна, рядом с мусорным мешком, в котором лежали наши пожитки: две чашки, ржавый кухонный нож, зубная щетка и кусок веревки, найденный среди обломков.

Билли даже не шевельнулся, когда я на цыпочках пересекла крыльцо и села рядом.

– Спокойная ночь? – осторожно спросила я. Он дернул одним плечом. Красная лампочка приемника, который мы взяли в одном из грузовиков перевозчиков, мигала на ступеньке между его ботинками, заклеенными изолентой. Приемник был металлическим, размером с половину обувной коробки. Не такой удобный, как ручная рация, но достаточно мощный, чтобы держать связь с центральной частью континента.

По крайней мере мы так думали. Красная лампочка должна была поменяться на зеленую при входящем вызове, но пока что этого не произошло.

Я снова подняла глаза на Билли. С тех пор как мы нашли его на развалинах убежища, он вел себя очень тихо. Я знала: он цепляется за надежду, что Уоллис, бывший лидером сопротивления в Ноксвилле и – что намного важнее – его приемным отцом, находится среди выживших, которых мы преследуем. Но это было невозможно. Уоллис сгорел в гостинице «Веланд». Мы все видели, как она рухнула.

– У нас осталось немного тушенки, – предложила я. Мой собственный желудок сводило от голода. Порции становились все меньше. Билли поморщился и продолжил ковырять кору на ветке, как будто это было самое захватывающее занятие в мире.

Билли мог взломать компьютерную систему ММ. Палка не была и близко такой интересной.

– Хорошо. Один из парней нашел спагетти, ты...

– Я что, сказал, что хочу есть?

Кто-то из спящих возле двери зашевелился. Билли снова прижал подбородок к груди, пряча непокорные карие глаза за завесой грязных волос.

Молчание между нами становилось все напряженнее. Я знала, что значит потерять родителя. Но это же не мы убили его отца.

Не так, как мы убили Харпера.

Несмотря на приятную температуру воздуха, моя кожа покрылась мурашками.

– Как давно ушел Чейз? – спросила я.